Герой жестокого романа

Жукова-Гладкова Мария

Я продолжала что-то верещать про то, что это моя квартира, а Саша слишком много на себя берет, но в скором времени схлопотала по физиономии, причем довольно сильно, что заставило меня заткнуться. Он врезал мне еще разок, на этот раз послабее, затем вытащил в прихожую, фактически натянул на меня шубу, повязал платок, подхватил обе мои сумки, открыл дверь, вывел меня к своему джипу, в который мы загрузились, и тут же тронулся с места.

Я смотрела в окно и не произносила ни слова.

Саша пообщался с Багаевым, благодаря хорошему микрофону я слышала и реплики Петра Петровича.

Судя по разговору, двое последних прибывших парней все-таки подчинялись Саше, а не Петру Петровичу. Или я что-то путаю? С другой стороны, зачем я ломаю по этому поводу голову? Какое мне дело, кто кому подчиняется? Как мне все надоело! Я попала в какой-то водоворот. Зачем? Зачем я вообще полезла в это дерьмо?! Хотела узнать, кто взорвал клуб и моих подруг? Ну и что мне дает эта информация? Что меняет в моей жизни? Да все, что могло измениться, уже изменилось!

Вот сейчас, например, я еду в Сашкиной машине на дачу к Петру Петровичу. И, между прочим, планирую у него работать. Но жить-то мне как-то надо, тут же сказала я себе. И привыкла я к вполне определенному уровню. И еще надо помочь дяде Лене выйти из подполья. Из нескольких зол приходится выбирать меньшее. Но я так отвратно себя чувствовала. Все эти драки, убийства, взрывы… Как хочется покоя. Нормальной человеческой жизни. Если я только смогу теперь когда-нибудь жить нормальной человеческой жизнью… После всего того, что я узнала в последнее время, после всего, свидетелем чего стала. И сама тоже хороша.

Саша остановился на мосту над какой-то узкой речкой, названия которой я не знала. Под мостом была незамерзающая полынья, в которой плавали утки, зимующие в Питере. Саша взял сверток, вышел из машины и сбросил его в полынью. Я так и продолжала сидеть в джипе.

– Ну что ты злишься? – сказал милый друг, когда мы отъехали от речки. – Ксения, ты слишком во многое суешь свой любопытный носик. Поумерь пыл. Живи спокойно и наслаждайся жизнью.

Каратист притормозил у обочины (мы были уже на одном из загородных шоссе), обнял меня и долго целовал. Я отвечала, не могла не отвечать, но в голове все равно крутились разные мысли.

А потом я спросила его про своего отца. Куда он его увозил, зачем, о чем беседовали, почему отпустил. Папина судьба меня все равно волновала – несмотря ни на что.

После последнего вопроса Сашка расхохотался.

– А не надо было отпускать? – хитро посмотрел он на меня. – Экая ты кровожадная, Ксения. – Затем Сашка стал серьезным. – Я получил от него всю информацию, что хотел. Поработал над ним чуток. Папаня твой – человек слабый. В общем-то, и работать как следует не пришлось. И зачем он мне потом?

– А с какой стати он потом отправился к Багаеву в больницу? Да еще с цветами?

– Проведать, – ухмыльнулся Сашка, трогаясь с места. – Задницу полизать. Он большой мастер в этом деле. Все никак не может определиться, с кем ему будет лучше жить. А жить твоему папочке хочется хорошо.

Интересно, а есть такие, кому не хочется?

Я спросила про прошлую ночь и про базу Исы и Равиля. Сашка пожал плечами.

– Твои друзья остались живы?

– Один точно выживет, – ответил Сашка, глядя на

обледенелое шоссе. – Тот, что тебе телефон дал. Второй под вопросом. Сейчас за его жизнь борются. Третий мертв. Спасибо, что позвонила.

– А Иса… – открыла рот я.

– Ксения, не лезь, куда тебя не просят! – взорвался Сашка. – Сколько раз можно говорить одно и то же? Забудь про Ису. Сейчас поживешь на даче у Петра Петровича. И мы тебя оттуда не выпустим, пока тут все не утрясется. Хватит уже! Мне надоело тебя вытаскивать из пекла!

Я хмыкнула и заметила, что Саша вытаскивал меня только один раз, да и то по собственной инициативе – из «Сфинкса», а так, по-моему, я сама отовсюду выбиралась.

– Ксения! – процедил Сашка. – Еще одно слово…

Я все-таки предпочла заткнуться.

Глава 19

При виде дачи (особняка, правильнее будет сказать) мне невольно вспомнились Барселона и причудливые постройки архитектора Гауди. Зодчий, проектировавший это чудо (не знаю, отечественный или выписанный из-за рубежа), тоже явно добивался впечатления каких-то фантастических и словно вылепленных от руки форм.

Нас уже ждали. Как я поняла, там постоянно жила дама бальзаковского возраста, служившая экономкой, и парень лет двадцати пяти, выполнявший различные функции, включая охранные. Из ближайшей деревни в помощь экономке иногда приходила женщина, которая помогала убираться.

Зимой был открыт только первый этаж, на котором мне и отвели комнату. Нас с Сашкой накормили, после чего он пошел кому-то звонить, плотно закрыв за собой дверь. Вскоре вышел и сообщил мне, что должен уехать, обещая вернуться к вечеру. Я кивнула.

После его отъезда я, честно говоря, не представляла, чем бы заняться. Что вообще мне делать на этой даче? Телевизор смотреть? Книжки читать? Да я же помру со скуки.

Внезапно в дверь моей комнаты легко постучали.

– Да? – сказала я.

– Анечка, – открыла дверь экономка, которую звали Еленой Ивановной.

– Я – Ксения, – сказала я.

– Ой, простите! – молвила Елена Ивановна, опуская ладонь на грудь. – Я что-то напутала…

Вообще-то Анной звали мою маму…

Я вопросительно посмотрела на Елену Ивановну, предложила заходить и садиться, она, в свою очередь, предложила мне испить кофе. Как только мы расселись в уютной просторной кухне, я взяла быка за рога.

Но Елена Ивановна только извинялась… Она что-то напутала… Она почему-то решила, что меня зовут Анечкой…

– Не почему-то, а потому, что я похожа на свою мать, – твердо сказала я, глядя в глаза экономке. – Она бывала тут?

– Нет, – покачала головой Елена Ивановна. – Ксения, простите меня… И только не говорите Петру Петровичу, что я так вас назвала…

Елена Ивановна, как мне показалось, не только смутилась, но и немножко боялась. С другой стороны, ее, похоже, разбирало любопытство. Еще бы: наверное, тут очень скучно…

Я постаралась разрядить обстановку и расположить Елену Ивановну к себе, помочь ей расслабиться. Конечно, я преследовала корыстные цели: меня интересовали отношения моей матери и Багаева.