Геррон
Шрифт:
При помощи своих знакомств и связей Отто организовал себе комнату в роскошном отеле „Амстель“. Где обычно жили только режиссеры и звезды. Там он проведал — Отто всегда ведал про все, — что компания на следующую неделю забронировала дополнительный люкс. Под строжайшим секретом.
— Никто не должен знать, для кого он предназначен. Но они молчат так громко, что невозможно пропустить мимо ушей. Они поменяли план съемок, чтобы у Герты Файлер было три свободных дня. Все ясно?
Мне ничего не было ясно.
— Ты, Герсон, иногда туповат для умного человека, — сказал Отто. —
— Ты хочешь сказать…
— Да, — сказал Отто, — хочу. В Амстердам приезжает Хайнц Рюман. Я подумал, вас это может заинтересовать.
Он сказал это как бы между прочим. Но он, конечно, знал: этот визит был для нас шансом. Возможно, последним. Хайнц Рюман был свой человек. Для Вальбурга и для меня. Я сыграл с ним вместе в нескольких фильмах и дважды снимал его как режиссер. Очень успешно. Между нами всегда было полное взаимопонимание. С ним не тяжело работать. До тех пор, пока даешь ему делать все по-своему.
Для Вальбурга он был даже больше чем коллега. По-настоящему близкий друг. Бывало, в Берлине зайдешь к Вальбургу — непременно застанешь там Рюмана. Был там как член семьи. В последнее время он не давал о себе знать, но ведь Отто объяснил нам, насколько осмотрительным надо быть с письмами.
И вот он приезжает в Амстердам. Ради своей жены. Но ведь наверняка и ради Вальбурга. Он зашел бы и к нам, тут и вопроса нет. Ведь мы-то к нему не могли. Не могли условиться и о встрече в ресторане. Евреям вход в отели и предприятия общественного питания запрещен.
— Приготовим что-нибудь сами, — сказал Вальбург.
Из-за сахарного диабета он был не в лучшей форме, но тут просто расцвел. Хотел непременно угостить Рюмана тушеным мясом с соусом из солодового пива: это было его любимое блюдо. Но что делать, сойдут и бутерброды с маслом.
Сперва мы, конечно, немного поболтаем — так мы себе представляли. Как это бывает среди актеров. Он расскажет нам последние новости про УФА. Не будем сразу наваливать на Рюмана наши проблемы. Но потом все же попросим замолвить за нас словечко. Что он непременно и сделает, в этом Вальбург был совершенно уверен.
— Хайнц, — радостно твердил он, — вытащит нас отсюда.
Для Рюмана это не составило бы большого труда. Он стал к тому времени не только одним из самых высокооплачиваемых актеров, но и одним из самых популярных. Кассовый магнит. Сам Гитлер восторгается им. Об этом всюду писали. И с Геббельсом на дружеской ноге. Только что — это рассказал нам Отто — снял для него очередной фильм ко дню его рождения. Со всеми детишками Геббельса. Хедда, и Хольде, и Хайде, и Гихель, и Ницель, и Грумпи. Отто видел этот фильм.
— Слащавый до блевоты, — сказал он.
От Геббельса Рюман мог добиться чего угодно. Стоило ему только пойти к нему и попросить. „Мол, это двое моих старых коллег, — сказал бы он. — Мне очень хочется им помочь. Совершенно анонимно. Никто про это не узнает“. А Геббельс, может, покачал бы головой. „Вечно эти люди искусства со своими особыми пожеланиями“, — сказал бы он.
Большего и не требовалось.
Испания — вот о чем мы подумывали. Нейтральная страна. В Швейцарию-то нельзя. А из Испании — дальше в Америку. Предложение от „Коламбии“ было уже просрочено, но нашлось бы что-нибудь еще. У Вальбурга в Голливуде друзей не меньше моего. Больше. Я никогда не встречал человека, который бы его не любил.
Мы были так в этом уверены, что уже обговаривали идею фильма, который мы предложим „Коламбии“. Или „Парамаунт“. Мы рассматривали себя как сложившийся кинодуэт, какой я в свое время хотел создать с Сигги Арно. Только на сей раз не толстый и тонкий, а толстый и толстый. Тогда Вальбург еще весил свои добрые сто двадцать кило.
Я еще помню, какой там был сюжет. Два толстяка влюблены в одну женщину, которая, разумеется, стройна как тростинка и хороша собой. Она говорит: „Я выслушаю того, кто сбросит больше килограммов“. И мы весь фильм показываем, как оба мужественно стараются, но всякий раз терпят фиаско. Нам все это казалось ужасно комичным. Мы придумали одну сцену, где они проходят мимо витрины с тортами и просто не могут сдвинутьсяя с места. Сладости для них магически притягательны. В финале женщина выходит замуж за стройного молодого человека, а оба толстяка ничего не имеют против. Потому что любовь хоть и хороша, но свиное колено с кислой капустой еще лучше. Мы уже даже придумали название для этого фильма. Только не знали пока, как перевести его на английский. Он должен был называться „Весомые парни“.
Тогда это не приходило нам в голову, но теперь-то я знаю: мы выдумали эту историю потому, что давно уже не наедались досыта.
Отто держал нас в курсе дела. Рюман прибыл в Амстердам. Рюман посетил съемочный павильон. „Люфтваффе“ пригласила его пролететь над Голландией. Перед ним всюду раскатывали красную ковровую дорожку.
У нас он не объявился. Хотя Вальбург не раз писал ему свой адрес.
Отто нас успокаивал:
— Вокруг него всегда уйма народу. Он не может делать то, что хочет. Но не беспокойтесь. Я организую вам встречу. Может, лучше не здесь, не в квартире. А как в Амстердаме обстоят дела с по-настоящему укромными местечками?
„Игристое“ было когда-то нашим постоянным кафе. Когда нам еще разрешались постоянные кафе. Быть там посетителями мы больше не могли, но Фрида Геердинк, хозяйка, оставалась нашей хорошей подругой. Она вела свое заведение полностью сама, была и поварихой, и кельнершей в одном лице. Утром в половине шестого, когда люди с рынка хотят позавтракать, она открывала заведение и закрывала только в десять вечера. Иногда и позже, если хорошие клиенты все еще томились жаждой. Любопытно, как хозяйки заведений похожи друг на друга. У Энне Маенц и Хильды, жены Отто, была та же манера обращения, что и у Фриды. Грубоватая, но сердечная.