Гёте. Жизнь и творчество. Т. 2. Итог жизни
Шрифт:
В основе же всех вопросов, с которыми Гёте обращался к природе, было изначальное убеждение, которое и связывало его по-прежнему со всеобъемлющими умозрительными построениями герменевтики: все сущее образует великое психофизическое единство. Эта концепция поэта отчасти соприкасалась с идеями такого философа, как Шеллинг, как и с прочей натурфилософией того времени. Однако характерный для Гёте неизменный акцент на строгом и точном наблюдении природы определял отличие его взглядов от воззрений натурфилософов.
Гёте был убежден, что «природа действует согласно идее», стремился выявить эту идею и утверждал: «Точно так же и человек, за что бы ни брался, всегда следует некоей идее». Исходя из подобных предпосылок и не желая от них отказываться, он увяз в путах фундаментальной проблемы: как добиться, чтобы смысл всеобщего порядка, идеи, которым подчинена природа, а также идеи, привнесенные в нее человеком, соотносились с фактами, получаемыми на практике при наблюдении природных явлений? Влияет ли одно на другое? Должны ли в этом случае идеи склониться перед опытом или же опыт должен быть приведен в соответствие с идеями?
«Размышление и смирение» — так называлась небольшая статья в разделе «Разное» второго выпуска «Вопросов морфологии». В ней Гёте — естествоиспытатель, которого одновременно тяготили и воодушевляли собственные исходные гипотезы, — сформулировал задачу так: «Рассматривая мироздание
Здесь мы сталкиваемся с трудностью, которая не всегда ясно осознается, а именно что между идеей и опытом лежит пропасть, перешагнуть которую мы напрасно стараемся. И несмотря на это, мы вечно стремимся преодолеть этот пробел разумом, рассудком, силой воображения, верой, чувством, мечтой, а если ничто не поможет, то глупостью». [91]
Здесь нагромождены понятия, далеко уводящие нас от строгой науки, от естествознания, стремящегося получить в эксперименте поддающиеся проверке результаты. Даже «глупость» призвал себе на помощь сочинитель — не то в раздражении, не то шутки ради. «Соединить идею и опыт весьма трудно, что очень мешает в естествоиспытании. Идея независима от пространства и времени, естествоиспытание ограничено пространством и временем. Поэтому в идее теснейшим образом переплетаются симультанное и сукцессивное, с точки же зрения опыта они всегда разделены, и действие природы, которое по идее нам представляется симультанным и сукцессивным одновременно, может довести нас до своего рода сумасшествия. Разум не может себе представить объединенным то, что чувствами воспринято раздельно, и так и остается неразрешенным противоречие между восприятием и существующим в идее». [92]
91
Гёте И. В. Избранные философские произведения. М., 1964 с. 216.
92
Там же.
Гёте не знал, как тут выйти из положения, и потому в заключение своих размышлений над этой дилеммой «перенесся» в сферу поэзии, что, разумеется, никак не способствовало решению проблемы: «Поэтому мы с некоторым удовольствием бежим под сень поэзии и с небольшими изменениями споем старую песенку на новый лад: «Так скромным взором созерцайте / Шедевр ткачихи сей извечный…» [93]
И еще одной исходной посылки придерживался Гёте. Доверяясь ощущениям своих органов чувств, он отвергал необходимость насильно отбирать у природы ее тайны с помощью искусственных приборов. «Природа умолкает на плахе», [94] — считает Гёте и дальше утверждает: в том и состоит «величайшая беда современной физики, что эксперименты проводятся словно бы в отрыве от человека, а природу хотят познавать лишь через показания искусственных приборов и даже стремятся ограничиться этим, доказывая, на что она способна». Поэтому Гёте приходилось довольствоваться такими порядками величин, которые еще доступны органам чувств человека. Стремясь обнаружить мельчайшие основные единицы в природе, Гёте заведомо искал только те, что были доступны восприятию наших органов чувств. Однако уже сама по себе эта исходная посылка в принципе закрывала ему путь ко всем естественным наукам, шаг за шагом подступавшим ко все более мелким частицам веществ, а уж мир элементарных частиц, объект современной науки, надо полагать, и вовсе представился бы поэту нечеловеческим кошмаром.
93
Там же, с. 217.
94
Там же, с. 339.
Таковы были исходные предпосылки естественнонаучных изысканий Гёте. Он охотно, помногу и тщательно вел наблюдения, но не желал задерживаться на стадии анализа. А чтобы в наблюдаемом отыскивались всеобщие закономерности, роль постоянной регулирующей силы выполняли априорные представления, вытекавшие из его изначальных убеждений. Для постижения идей, определяющих ход работ в природе, поэт нуждался в собственных идеях, способных объединить единичные явления в осмысленное целое, ведь Гёте был убежден в наличии связи между идеями природы и идеями наблюдателя и исследователя. «Будь несолнечен наш глаз — / Кто бы солнцем любовался? / Не живи дух божий в нас — / Кто б божественным пленялся?» (перевод В. Жуковского [I, 651]) — провозглашал поэт во вводной главе к «Учению о цвете» и впрямь требовал, чтобы свет и глаз «мыслились как одно и то же». Правда, желая методологически подкрепить свои «Статьи по оптике», Гёте поведал в работе «Опыт как посредник между объектом и субъектом» (1792–1793) о проведении серии экспериментов, действуя сугубо эмпирически; на его взгляд, достаточно обнаружить заданную самой природой связь между отдельными фактами, как тотчас возникнут «опыты более высокого порядка». [95] Однако по прошествии нескольких лет в статье, которой издатели текстов Гёте дали название «Опыт и наука», обнаружилось то, что было завуалировано в «Опыте как посреднике…»: насколько сам Гёте как естествоиспытатель возлагал надежды на активную, решающую роль идей: «Естествоиспытатель стремится схватить и зафиксировать определенное в явлениях. В отдельных случаях он обращает внимание не только на то, как феномены проявляются, но и на то, какими они должны были бы проявляться. Как я часто мог заметить, особенно в разрабатываемой мною области, существует много эмпирических дробей, [96] которые нужно откинуть, чтобы получить чистый постоянный феномен. Но как только я позволил себе это, я уже предлагаю своего рода идеал». [97]
95
Гёте И. В. Избранные философские произведения. М., 1964 с. 107.
96
Слово «Bruch» здесь, видимо, переведено неверно. Речь явно идет об «ошибке», «огрехе» (смысл: «отбросить огрехи»). — Прим. перев.
97
Там же, с. 119.
В конце концов
О том, какое большое значение придавал Гёте идеям, движущим исследователем, свидетельствует хотя бы предложенное им разделение всех натуралистов на следующие четыре категории: «1. Использующие, ищущие пользу, требующие ее… 2. Любознательные… 3. Созерцающие…», уже вынужденные «прибегать к помощи продуктивного воображения». И тем удивительнее, кого же причисляет Гёте к людям четвертого типа: «Объемлющие, которых можно было бы назвать в более гордом смысле созидающими, проявляются в высшей степени продуктивно; тем именно, что они исходят из идеи, они уже высказывают единство целого, и до известной степени делом природы является подчиниться в дальнейшем этой идее». [99]
98
Гёте И. В. Избранные философские произведения, с. 120.
99
Гёте И. В. Избранные сочинения по естествознанию, с. 144.
Согласно этой методологии, натуралист, стало быть, присвоил себе право по своему усмотрению «отбрасывать эмпирические ошибки». Подобная методология, однако, не может претендовать на роль точного и общепризнанного инструмента познания природы, способного также выдержать проверку экспериментом. Вместо метода здесь перед нами — интерпретация, истолкование полученных результатов в свете упоминавшихся выше гётевских исходных посылок. Это никак не исключает возможности того, что в ходе своих наблюдений природы Гёте мог получить результаты непреходящего значения. Насчет степени их важности мнения специалистов, правда, расходятся. Открытия Гёте в сфере цветового зрения были важны для психологии чувственного восприятия. А его доказательство существования межчелюстной кости у человека до сих пор никем не оспаривалось, многие признают роль Гёте как одного из основателей морфологии. Однако разъяснения Гёте насчет «чувственно-нравственного действия цвета» могут заинтересовать разве что художника — физику же его утверждение насчет существования главного цвета — чистого красного — просто ни к чему. «Прафеномен» цвета, его возникновение между светом и мраком через посредство серого, тусклого, — отнюдь не «мельчайший элемент» в этой сфере. Также и лист нельзя считать праорганом растений, да и его метаморфоза протекает совсем не так, как представлял себе Гёте. В глубокой старости он высказал мнение, что метаморфоза — это закон развития, в явлении же, как правило, обнаруживаются лишь исключения из этого закона (из письма Й. Мюллеру от 24 ноября 1829 г.). Однако на исключениях в явлениях природы никак нельзя обосновывать ее законы.
Словом, естественнонаучные изыскания Гёте в большей мере свидетельствуют об особенностях присущего поэту способа созерцания природы и о поставленной им перед собою цели, нежели о получении им надежных результатов, насущно необходимых науке. Во всем богатстве естественных форм он стремился обнаружить «существенные формы», первопричинные явления, конечные простейшие элементы, в которых четко проявлялась бы основная закономерность, обусловливающая формирование природных единиц. Однако Гёте хотел, чтобы основные природные феномены к тому же четко воспринимались обычными органами чувств. Так, в области ботаники он предположил существование в прошлом некоего «прарастения» и уже ясно представлял себе его идею. «Прарастение станет удивительнейшим созданием на свете, сама природа позавидует мне. С этой моделью и ключом к ней станет возможно до бесконечности придумывать растения, вполне последовательные, иными словами — которые если и не существуют, то, безусловно, могли бы существовать и обладать внутренней правдой и необходимостью. Этот же закон сделается применимым ко всему живому», — писал поэт Шарлотте фон Штейн 8 июня 1787 года (IX, 159). Однако в Италии ему не удалось обнаружить искомое олицетворение своей идеи. От скрытой сути, идентичной у всех растений, его взор обратился к идентичному в одном и том же растении, и, развивая свою идею метаморфозы, он объявил ее изначальным праорганом лист. Логика требовала, чтобы он и в животном мире стал искать нечто вроде общего типа строения. Сравнивая между собой различные скелеты, он вскоре осознал необходимость «установить такой тип, с помощью которого все млекопитающие могли бы быть испытаны по сходству и различию; и как прежде нашел я перворастение, так и теперь старался найти первоживотное, что в конце концов ведь не что иное, как понятие, идея животного» («Предисловие к содержанию» [100] ). Обстоятельно занимался поэт также изучением анатомии, стараясь найти общую идею строения тела животных. Он искал «общий тип», который, хоть и не воплощен ни в одной форме реально существующего животного, однако, на правах обусловливающей форму идеи, составляет основу строения сходных животных, например всех млекопитающих. В стихотворении «Метаморфоза животных» говорится: «Каждый член его тела по вечному создан закону, / Даже редчайшая форма втайне повторит прообраз» (1, 461).
100
Гёте И. В. Избранные сочинения по естествознанию, с. 18.
«Общий тип» теоретически охватывает всех животных одного класса. Рассмотрением этого общего типа и занята сравнительная остеология, и это сопоставление дает основные сведения об идее формы, сохраненной в рамках «общего типа». «Общий тип» включает в себя и само обретение формы, и ее изменение в течение срока жизни индивидуального организма, ровно как и различия отдельных организмов между собою. Это — морфологическое понятие, позволяющее классифицировать многообразие форм живой природы; однако Гёте не пытается объяснить с его помощью развитие организмов в ходе эволюции. В однотипном строении скелета Гёте видел закономерность «общего типа» млекопитающих, и в выпусках «Вопросов морфологии» посвятил несколько статей разъяснению своего представления о нем. Еще в 1795 году был написан «Первый набросок общего введения в сравнительную анатомию, вытекающую из остеологии»; в 1796 году за ним последовали «Лекции по трем первым главам наброска». «Итак, вот чего мы добились: мы можем безбоязненно утверждать, что все более совершенные органические существа, среди которых мы видим рыб, амфибий, птиц, млекопитающих и во главе последних человека, — все они сформированы по одному прообразу, который в своих весьма постоянных частях лишь более или менее уклоняется туда или сюда и все еще посредством размножения ежедневно совершенствуется и преобразуется». [101]
101
Гёте И. В. Избранные сочинения по естествознанию, с. 172.