Гёте. Жизнь как произведение искусства

Сафрански Рюдигер

20 октября Гёте отправляется в обратный путь. Кристиану Генриху Шлоссеру, молодому родственнику своего бывшего друга и зятя, он пишет из Веймара, что во Франкфурте в его душе зажегся «новый свет, наполняющий меня радостью». Он так остро ощутил радость возвращения домой, так воспарил духом, что впредь желал бы жить поочередно то в Веймаре, то во Франкфурте, чтобы «возродиться молодым и исполненным прежних жизненных сил» [1540] .

На следующий год Гёте покидает Веймар уже 24 мая. Он на несколько недель останавливается в Висбадене и оттуда в сопровождении барона Генриха Фридриха Карла фон Штейна совершает путешествие вниз по Рейну с конечной остановкой в Кёльне. После этого он надолго останавливается в Гейдельберге у Сюльпица Буассере. Однако наивысшей точкой этого лета, этого года и, возможно, даже всей его жизни стали недели, проведенные во Франкфурте в городском особняке супругов Виллемер и на их вилле в Гербермюле. Когда почти пять месяцев

спустя он вернулся в Веймар, друзья и знакомые были поражены, насколько он помолодел и душой, и телом. «Гёте <…> такой радостный и довольный, каким я его уже не видел лет десять или даже больше» [1541] , – пишет Мейер.

1540

WA IV, 25, 93 (23.11.1814).

1541

Gesprache 2, 1124.

В эти месяцы было написано множество новых стихов для «Западно-восточного дивана» – во Франкфурте появились прежде всего те из них, что впоследствии вошли в «Книгу Зулейки». Это настоящий лирический диалог, ибо Марианна отвечала на его стихи своими, которые Гёте включил в стихотворный цикл, нигде не указав имени автора.

Словно предчувствуя будущее, уже в день отъезда, 24 мая 1815 года, Гёте записывает строки, в которых «именует» участников этого эротического диалога. Пока это только игра поэзии – их отношения и впредь останутся поэтической игрой, но все же появится в них и нечто иное. Но в первые дни так называемую реальную действительность невозможно отделить от действительности поэтической. И Марианна, и Гёте наслаждались этой неопределенностью, которая дарила им окрыляющую свободу – любовное соприкосновение без желания обладать друг другом. Эротический дуэт «Книги Зулейки» – это литература, прожитая в реальности, не больше, но и не меньше.

Ты же, ты, долгожданная, смотришь Юным взором, полным огня. Нынче любишь, потом осчастливишь меня. И песней тебя отдарить я сумею. Вечно зовись Зулейкой моею. Если ты Зулейкой зовешься, Значит, прозвище нужно и мне. Если ты в любви мне клянешься, Значит, Хатемом зваться мне [1542] .

В этой изящной игре лирического диалога «Хатем» однажды появляется там, где по законам рифмы должно было бы стоять «Гёте»:

1542

СС, 1, 366–367.

Ты зажгла лучом рассвета Льды холодной крутизны, И опять изведал Хатем Лета жар и мощь весны [1543] .

Той осенью в Гербермюле была записана и эта лирическая беседа:

ХАТЕМ: Создает воров не случай, Сам он вор, и вор – вдвойне: Он украл доныне жгучий След любви, что тлел во мне. Всё, чем дни мои богаты, Отдал он тебе сполна. Возврати хоть часть утраты, Стал я нищ, и жизнь бедна. ЗУЛЕЙКА: Все мне дал ты нежным взором, Мне ли случай осуждать! Если вдруг он вышел вором, Эта кража – благодать. Но ведь сам, без всякой кражи, Стал ты мой, как я – твоя. Мне приятней было б даже, Если б вором вышла я [1544] .

1543

СС, 1, 378.

1544

СС, 367–368.

Каждое отдельное звено цикла, как пишет Гёте Цельтеру в мае 1815 года, «проникнуто смыслом целого <…> и способно пробудить воображение или чувство, только будучи экспонированным из предшествующего стихотворения» [1545] . Так, например, в уста Зулейки вложена сентенция:

Счастлив мира обитатель Только личностью своей [1546] .

Эта

мудрость, обычно цитируемая как утверждение, предстает в ином свете, если учитывать ответную реплику Хатема:

1545

MA 20.1, 383 (17.5.1815).

1546

СС, 1, 374.

Да, я слышал это мненье, Но иначе я скажу: Счастье, радость, утешенье — Все в Зулейке нахожу. Чуть она мне улыбнется, Мне себя дороже нет. Чуть, нахмурясь, отвернется — Потерял себя и след [1547] .

С наслаждением собственной личностью все, оказывается, не так просто. Если ты влюблен, то тебе мало своей личности – ты хочешь быть рядом с любимой. Лишь она придает ценность твоему Я. Стоит ей уйти, теряешься и ты сам. Для влюбленных личность – это тоже одна из тех вещей, которыми лучше наслаждаться вдвоем, а не в одиночку.

1547

СС, 1, 375.

В этом цикле находят отражение размышления Гёте о связи поэзии и жизни.

ЗУЛЕЙКА: Как тебя утратить, милый? От любви любовь зажглась, Так ее волшебной силой Ты мне молодость укрась. Я хочу, чтоб увенчала, Мой поэт, тебя молва. Жизнь берет в любви начало, Но лишь духом жизнь жива [1548] .

Чувства влюбленных – это одно, а их отражение в зеркале поэзии – другое. Здесь возникает нечто большее. В поэтическо-духовной сфере реальность не уменьшается и не улетучивается, не замещается и не сублимируется, а, наоборот, обретает новую жизненную силу, что так хорошо выражено в этом стихотворении: «…лишь духом жизнь жива».

1548

СС, 1, 378.

Дух можно трактовать как творческое зерно жизни, но, с другой стороны, в этой фразе можно видеть отсылку к той фатальной двойственности, о которой идет речь в знаменитом стихотворении про лист дерева гингко:

Этот листик был с Востока В сад мой скромный занесен, И для видящего ока Тайный смысл являет он. Существо ли здесь живое Разделилось пополам, Иль напротив, сразу двое Предстают в единстве нам? И загадку и сомненья Разрешит мой стих один: Перечти мои творенья, Сам я – двойственно един [1549] .

1549

СС, 1, 372.

Это аллюзия на платоновский миф о любви между двумя половинами, которые изначально были единым целым и теперь ищут друг друга. Впрочем, Гёте имеет в виду не только единство, возникающее из союза двух людей, но и двойственное единство одной личности: тот Я, который пишет стихи, отличается от того, кто живет во внешней реальности. Финальная строка («Сам я – двойственно един») – признание в том, что эта любовь существует между жизнью и литературой, словно паря в воздухе в те яркие дни на исходе лета и в начале осени 1815 года.

Ко дню рождения Гёте, который он праздновал в Гербермюле, Марианна придумала тысячу разных сюрпризов и развлечений – Буассере рассказывает о них в своем дневнике. Рано утром его будит музыка, что доносится с лодки, плывущей по Майну. Садовый домик Марианна украшает в восточном стиле апельсинами, финиками, инжиром и виноградом. Связки тростника между окнами должны были символизировать пальмовые ветви. Под ними – венки из цветов, воспроизводящие цветовой круг в соответствии с гётевским учением о цвете. Дамы в тюрбанах из тончайшего индийского муслина. Праздничная трапеза за длинным столом. Виллемер открывает вино урожая 1749 года. Марианна поет Гёте гимны собственного сочинения, аккомпанируя себе на гитаре. Звучат торжественные и шуточные речи. Марианна и самому Гёте тоже надевает на голову тюрбан: