Гёте. Жизнь как произведение искусства
Шрифт:
Фантастическое и таинственное, сердечная тоска, дерзкие и сумасбродные мысли и желания – все это изъято из основного или рамочного сюжета и перенесено в новеллы. В главной фабуле романа слабодушный Вильгельм Мейстер бродит по свету, наблюдая со стороны встречающиеся на его пути соци – альные утопии. Время от времени ему попадаются «отрекающиеся», которые так же бесцельно блуждают посреди этой пустыни рациональной упорядоченности. Лишь один раз и как будто издалека раздается и обрывается на полуслове песня Миньоны: «Ты знаешь край лимонных рощ в цвету, // Где пурпур королька…» [1621] У озера Лаго-Маджоре «отрекающиеся» находят друг друга: «Женщины бросились друг другу в объятья, мужчины обхватили друг друга за плечи, и Диана стала свидетельницей самых благородных и чистых слез». Но вскоре наступает отрезвление: «…они разомкнули объятья, молчаливые, обуреваемые странными чувствами и желаниями, среди которых уже не было места надежде» [1622] .
1621
СС, 8, 210.
1622
Там же.
Все они – достойные, добродетельные люди, но ничто не может им помочь.
Сложно сказать, одобрял ли Гёте столь деятельный образ жизни, не оставляющий времени для томлений и раздумий, или же просто считал его неизбежным в наступающую эпоху механизации и функциональности. В романе нет однозначного ответа на вопрос, что собой представляет он сам – критику расколдованного мира или одно из его проявлений. На грани между прекрасным сном и кошмаром рождаются и идеи, и планы переселенцев. В Америке они собираются приложить все силы для того, чтобы время не тратилось впустую: повсюду будут воздвигнуты «телеграфные вышки», днем и ночью напоминающие о времени. Тому, чтобы каждый приносил пользу обществу, «немало способствует умение распределять время и не упускать ни часа» [1624] . За соблюдением временного режима должна следить полиция, а главное правило для нее гласит: «…кто выкажет себя неудобным сожителем, тот устраняется из общества, пока не поймет, как надо себя вести, чтобы тебя терпели» [1625] . Миньону и ее единомышленников здесь вряд ли бы стали терпеть. Власть осуществляется амбулаторно: правители постоянно кочуют, и в результате кто-то выпадает из поля зрения власти, а кто-то оказывается под ее прицелом; все регионы поочередно то пользуются относительной свободой, то попадают под строжайший контроль. Так обеспечивается «равенство» в обществе. Что касается демократии и мажоритарного принципа, то здесь переселенцы предпочитают отмалчиваться: «Относительно большинства голосов мы держимся особых понятий; правда, мы не лишаем его силы в повседневном обиходе, однако не слишком ему доверяем. Но на этот счет я не вправе распространяться подробнее» [1626] . Тем подробнее рассказ о прочих проектах, направленных на ужесточение дисциплины: в новом обществе не будет ни кабаков, ни библиотек – потребление алкоголя и романов должно быть ограничено. Впрочем, такой роман, как «Годы странствий», скорее всего, не вызвал бы недовольства у этих апостолов трезвости и рациональности.
1623
СС, 8, 211.
1624
СС, 8, 352.
1625
СС, 8, 353.
1626
СС, 8, 254.
Однако роман населен не только «отрекающимися» и теми, у кого нет ничего, от чего они могли бы отречься. Один из его героев – Феликс, сын Вильгельма, воплощение свежих жизненных сил и жизнелюбия. Он влюбляется и на собственном опыте переживает те безумства и страдания, без которых не обходится любовь. Новеллы по содержанию тоже ярче и живее основного действия. В них Гёте берется за близкую ему тему любви стареющего человека к более молодой женщине, причем дважды описывается довольно пикантная ситуация, когда за сердце одной и той же женщины борются отец и сын. Здесь уместно напомнить (не делая, впрочем, преждевременных выводов), что в 1816 году Гёте всеми силами старался ускорить бракосочетание своего сына с Оттилией фон Погвиш, чтобы наслаждаться близостью этой привлекательной и умной молодой женщины в доме на Фрауэнплан. Делясь своими размышлениями о предстоящей свадьбе, Оттилия пишет матери: «Гёте меня пугает – и спрашивает еще чаще, чем прежде, что из этого выйдет?» [1627] Когда Оттилия наконец выходит замуж за Августа, то делает она это не по любви, а исключительно потому, что восхищается его отцом и хочет, чтобы ее дальнейшая жизнь проходила вблизи этого почитаемого ею человека. Ее письма к Августу, сухие и деловитые, – проза, письма свекру – поэзия. В любом случае ее история очень хорошо подошла бы для венка новелл из «Годов странствий».
1627
Ottilie, 184.
Есть в романе еще один персонаж, который наряду с венком новелл выводит его вымышленный мир за пределы материального: это Макария – яркая звезда, взошедшая лишь во второй редакции романа. Гёте придумал ее, чтобы восстановить равновесие и не позволить духу рациональной деловитости захватить все пространство романа, вытеснив из него поэзию и мечту. Макария – это продолжение прекрасной души из «Годов учения». По одну сторону Монтан, по другую – Макария. Одного влекут камни, другую – звезды; одного тянет вниз, к «центру земли», другую – вверх, «за пределы Солнечной системы» [1628] . Монтан стремится принизить, заземлить поэтический полет мысли и поэтому настаивает на примате полезности. Он враг всего, что кажется ему оторванным от реальности, и поскольку он сам лишает себя многого, к тем, кто себе это многое позволяет, он испытывает чувство зависти и досады. Макария – его полная противоположность. Она живет созерцанием космических взаимосвязей, следя за ходом небесных тел, в то время как ее собственное тело находится в «болезненном упадке». Но, как это ни удивительно, она сохраняет бодрость духа, которая передается всем, кто посещает ее. Встречи с ней дарят людям ощущение легкости и света. С ироническим подмигиванием рассказчик отмечает, что двери, открывающие вход в ее душу, открываются автоматически. Насколько замкнут Монтан, настолько открыта Макария. Ее ум пронизывает все вокруг, а весь окружающий мир словно пронизывает ее саму. Она – воплощение прозрачности и проницаемости. В ней нет ничего застывшего или закостенелого, но в то же время ее отличает внутренняя собранность. В ее «архив» Гёте поместил некоторые из своих самых тонких и проницательных максим и размышлений, как уже процитированные выше рассуждения о Плотине и «утеснении» животворящих начал. Макарии это «утеснение» незнакомо, но именно поэтому она кажется не совсем реальной. Она живет в высших сферах бытия – там, где планеты движутся по своим орбитам, где действуют силы космического притяжения и отталкивания, где время переходит в вечность и звучит музыка сфер. И сама Макария, кажется, вот-вот исчезнет, взлетит в небо: «она кажется рожденной лишь для того, чтобы сбросить земную
1628
СС, 8, 386.
1629
СС, 8, 390.
Посреди этих полетов фантазии в космические дали рассказчик снова обращается к наземному персоналу со словами: «На этом мы, в надежде на то, что читатель простит нас, заканчиваем нашу эфирную поэму и возвращаемся к земной сказке, вскользь упомянутой нами выше» [1630] .
И в первой, и во второй редакции у романа есть второе название – «Отрекающиеся». Что означает в данном случае отречение? Отказ от воплощения в жизнь чего-то, чего хочет сам человек или к чему его побуждают многие обстоятельства.
1630
СС, 8, 392.
Это может быть любовная связь, определенная деятельность, собственность. Отречение связано с жертвой. Отречься можно не только от того, что уже имеешь, но и от стремления. Достаточно иметь хоть какую-то связь с тем, от чего ты отрекаешься, пусть даже эта связь заключается лишь в желании иметь. Если нет вообще никакой связи, не от чего и отрекаться.
Но в чем смысл отречения? Свою позицию на этот счет Гёте высказал в четвертой книге «Поэзии и правды», написанной в конце 1820-х годов, в контексте рассуждений о мировоззрении Спинозы: «Наша физическая, равно как и общественная жизнь <…> – все призывает нас к самоотречению» [1631] . Ради чего? Чтобы избежать еще бoльших потерь. Всякий раз привязываясь к чему-то, что время неизбежно отнимет у нас, мы обрекаем себя на новое разочарование. Поэтому, «дабы уклониться от частных отречений», имеет смысл «раз и навсегда ото всего отречься» [1632] . Это может подразумевать отказ, но иногда достаточно и внутреннего освобождения, когда фактическое владение ощущается как невладение. Тем самым человек может защитить себя от разочарований, что подтверждает истинность Хайдеггера о том, что отказ не отнимает, а дает.
1631
СС, 3, 567.
1632
Там же.
Отказ от реализации, избыток нереализованного и энергия этого отказа тоже могут обогатить личность. При угрозе потери добровольный отказ позволяет уберечь собственное достоинство. Тот, кто не способен решительно отречься сам, обречен на горечь утрат. Отрекающийся сохраняет свою независимость, но порой это единственное, что у него остается, а этого может быть мало.
Разумеется, пламенная суть отречения заключена в сексуальном воздержании. Поэтому подлинно «отрекающимися» в романе являются Вильгельм и Наталия. В конце «Годов обучения» они находят друг друга, но отрекаются от любовного союза, сохранив для себя лишь возможность переписки. Ради чего, собственно? Чтобы не исчезло взаимное притяжение, которое в случае сексуального удовлетворения угасло бы слишком скоро? Отречение ради сохранения влечения и тоски друг по другу? Возможно, в случае Вильгельма и Наталии такое решение и имеет смысл, но не для героев сомнительных социальных утопий в романе. Здесь, как нам уже известно, за выполнением каждодневных задач не должно оставаться времени на томления и раздумья.
Вильгельм меж тем тоже избавляется от своих юношеских грез. Мир искусства и особенно театр открыли ему непостоянство его натуры и подтолкнули на путь странника; Общество башни и Союз переселенцев, Педагогическая провинция и дядюшкино поместье – противоположный полюс предельной упорядоченности и рациональности, где каждому отводится то место, на котором он будет приносить максимальную пользу обществу. Здесь тоже царит дух отречения – он пронизывает весь роман.
Но в чем смысл этого насилия над собой в угоду прозаичной реальности? Как ни странно, в романе Гёте не отвечает на этот вопрос. Быть может, ответ следует искать в его собственной жизни.
Глава тридцать вторая
Труд воспоминаний. Повторенное отражение. В бумажных стенах. Старый Гёте среди людей. Зачем всегда думать одно и то же? Против духа времени, за Карлсбадские постановления. Трижды Мариенбад. Ульрика и «Элегия». Уход близких
Когда в начале лета 1816 года Гёте целым и невредимым выбрался из перевернувшегося экипажа, который должен был доставить его в Гербермюле к Марианне Виллемер, и, увидев в этом дурное предзнаменование, отказался от встречи с Марианной и какое-то время даже не писал ей, для него это было подлинным отречением. На пару лет он отложил даже незаконченный «Западно-восточный диван», предаваясь ностальгии по ушедшим чувствам и не зная, можно ли надеяться на их возвращение.
Нам милей, лицо склонив Над Евфрат-рекою, Водной зыби перелив Колебать рукою [1633] .Сейчас ему было не до «переливов», и когда волшебное настроение ненадолго к нему вернулось в связи с корректурой «Западно-восточного дивана» в 1818 году, он воспринял это как по дарок судьбы. В остальном же Гёте еще больше, чем прежде, старался не выдавать движений своей души и в общении с окружающими держался официально и отстраненно. Это почувствовала и Шарлотта Буфф, она же овдовевшая госпожа Кестнер и Лотта из Вецлара, когда в сентябре 1816 года несколько недель гостила в Веймаре у своего зятя Риделя и однажды была приглашена в дом Гёте. Своему сыну она писала об этой встрече: «Я познакомилась с одним старым господином, который, не знай я, что он – Гёте (да даже и притом, что мне это известно), не произвел бы на меня приятного впечатления. Ты же знаешь, сколь мало я ожидала от этой встречи, вернее, от этого нового знакомства. Поэтому суждение мое совершенно непредвзято. Впрочем, он в своей чопорной манере всячески старался проявить ко мне любезность» [1634] . Шарлотту сопровождала ее дочь, на которую от этой встречи тоже повеяло холодом. Вот что она пишет о Гёте: «К сожалению, все разговоры, которые он вел, были столь обыденны, столь поверхностны, что с моей стороны было бы самонадеянно утверждать, будто я слышала Гёте или говорила с ним; в том, что он говорил, не было ничего от его души или ума» [1635] .
1633
MA 11.1.2, 18.
1634
VB 2, 662.
1635
VB 2, 660.