Гибель дракона
Шрифт:
Углы громадного кабинета тонули в полумраке, только настольная лампа бросала свет на озабоченное лицо Хаты с дрожащими дряблыми щеками. Лицо начальника штаба показалось командующему неприятным. Он поморщился.
— Бронетанковые подвижные колонны советских войск, — продолжал Хата, — вступили в предгорья Хингана. Вот сюда, — он ткнул сухим желтым пальцем с обкусанным ногтем в кружок на карте и замолчал, пытаясь угадать мысли командующего.
Ямада молча пожевал губами и слегка наклонил голову, ожидая продолжения доклада.
— Авиация русских продолжает наносить удары по нашим тылам и коммуникациям. Многие железнодорожные узлы парализованы. Мы лишены связи
Часы из темного угла глухо вызвонили три удара. Ямада вздохнул, слегка постучал сухонькими пальцами по подлокотнику и скрипуче сказал, по-стариковски устало откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза:
— Пишите, генерал.
Хата поспешно сел, открыл папку и достал чистый лист бумаги.
— Солдаты императора! — торжественно начал командующий. — Божественный государь послал нам помощь на... — Ямада в раздумье поглядел на лепные украшения потолка, — на двухстах судах! Из Ямато завтра вылетит армада, — так и напишите, Хата, — армада самолетов. Самураи! Император ждет от вас подвига во славу страны ваших предков. Убивайте каждого чужого, кто пришел в эту облагодетельствованную нами страну. Помните: вы самураи — народ, избранный богом повелевать всеми народами мира! — Ямада выпрямился в кресле и внимательно смотрел на колонки иероглифов, возникавших под быстрым пером Хаты. Реденькие, седые брови Ямады встопорщились, глаза запали и, отражая свет лампы, жестко поблескивали. Голос постепенно окреп, в нем появились сухие металлические нотки. — Будьте жестоки, самураи! Вам нет ничего запретного. Убивайте! Убивайте противника всегда и везде! — Ямада передохнул. — Вот и весь приказ, Хата. А дальше — только вам, — он нахмурился. — На пути отступления отравить водоемы. В южные районы забросить чуму, — раздумывая, постучал холеным ногтем по столу. — Все зараженные слуги бога пусть сдаются в плен... — Ямада задохнулся и замолчал, устало закрыв глаза... И опять появилась женщина с ребенком. Она смело шла к столу. Кандалы ее тихо позвякивали: «Придет и ваш час!»
Ямада вздрогнул. Хата удивленно поднял брови. Репродуктор в темном углу внезапно ожил:
— Господин командующий, воздушная тревога!
В городе уже рвались бомбы.
Утром второго дня солдаты увидели над центральным дотом Обо-ту белый флаг. Самохвал приказал прекратить огонь и дать ответный сигнал.
На штыке подняли полотенце. И сейчас же из дота на вершину сопки выполз японец и пошел к белому флагу. Он казался вдвое меньше от частых поклонов и приседаний. Со всех сторон на него смотрели строгие настороженные глаза. Зная вероломство врага, солдаты были готовы встретить сокрушительным отпором любую провокацию.
Японец остановился в трех шагах от окопа Зайцева, поднял руки вверх и сказал тихим покорным тенорком:
— Моя ходи-ка нада самая борьсой капитана.
— Иди сюда! — крикнул Гурин. Ему было поручено проводить парламентера в штаб.
Оглядываясь на покинутый дот, японец спрыгнул в окоп. Его провели на командный пункт. Скоро стало известно, что японцы из укрепрайона согласились на безоговорочную капитуляцию.
Наступила звенящая тишина. Застрекотали кузнечики, несмело запели жаворонки, зашуршал ветер в кустах. Из центрального
Советские солдаты подходили к строю пленных, с интересом разглядывая их лица, странно похожие друг на друга, сиявшие одинаковой испуганно-приветливой улыбкой.
— Довоевались? — с усмешкой спросил Зайцев. — Эх вы, самураи! Насосались крови, а на расправу жидковаты? И про харакири забыли!
— Засем забыри? — воскликнул японец, бывший парламентер. — Наша капитана шибко ругай: давай харакири — живота резить... — он говорил охотно. — А засем резить? Ниппон ходи нада. Мадама живи Ниппон... — грусть послышалась в его голосе. — Маренькая рюди живи... — он скользнул взглядом по суровым лицам русских.
— Гляди, как разговорился! — изумился Гурин и, подойдя ближе, спросил: — Ты, однако, кто будешь? — видя, что тот не понял, Гурин повторил вопрос, подделываясь под речь японца: — Твоя чего умеет?
— Ситеряйра! — с готовностью ответил тот и, опустив голову, покраснел.
— Стрелять, говоришь? Это, считай, ты делать разучился! — насмешливо заметил Зайцев.
— Ну, не все они такие оголтелые, — Камалов протиснулся к Зайцеву. — И у них хорошие попадаются.
— Э... — протянул Зайцев. — Черная собака, белая собака... Все одно! Будут хороши, когда деваться некуда.
Но для Гурина безоружный японец был уже не враг. Ему хотелось узнать: кто воевал против него?
— Ниппон — крестьянин? — настаивал он.
Японец напряженно улыбался, собрав лоб в морщины.
— Скосимо вакаримассен [11] , — растерянно ответил он. — Извинице...
Гурин повторил вопрос, подкрепляя слова жестами.
— Моя фанза... — японец шевелил губами, подыскивая нужное слово. — Фанза дерай! — радостно воскликнул он.
— Значит, строитель! — облегченно вздохнул Гурин, вытирая выступивший пот. — Понятно! — он улыбнулся. — Хорошо, что ты никому под горячую руку не попался.
11
Не понимаю (япон.).
Подбежал запыхавшийся Сайразов, забывший о боли в руке.
— Где комбат? Ай-бай, жолдастар! — в голосе его слышалась зависть. — Под горой, у моста, наши генерала поймали. Говорят — командующий укрепрайоном, — и с горечью в голосе спросил: — Думаешь, генералы всегда попадаются? Ай-бай!.. Это, жолдас, не поручик. Что я теперь в ауле говорить буду? Просмотрел генерала, совсем рядом был...
Он долго еще сокрушался под смех окруживших его солдат.
В штаб дивизии на самоходном орудии доставили сухощавого японца — в форме, но без знаков различия. Увидев дежурного, он четко, раздельно выговаривая слова, спросил по-русски:
— Где я могу видеть генерала, командира вашей высокочтимой армии?
Намура был совершенно уверен, что к укрепрайону прорвалась танковая армия. Хитрость с фарами на подходах к городу обманула его разведку.
В комнату вошел советский генерал.
— Вверяю себя вашей чести, высокорожденный победитель! — напыщенно произнес японец и, положив ладони на колени, склонился в поклоне.
— Правильно, Намура, — генерал усмехнулся. — Я действительно высокорожденный — сын кровельщика. Как же вы оказались вне укрепрайона, когда весь гарнизон под землей?