Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
Аданэй стоял на балконе, наблюдая за бушующей вокруг грозой. Гремело так, что он всякий раз вздрагивал. То и дело сверкали ветви молний – золотые стрелы Ястре, повелителя небес, неукротимого в своем гневе.
Когда природа лютует, злится на человека, опасно вот так стоять на полуоткрытом месте, но зрелище разгневанной стихии странно манило Аданэя.
"Гроза очищает", – подумал он вдруг.
В замке царила тьма и жуть, словно в склепе, все говорили шепотом и ходили едва ли не
Пару дней назад Гиллара пришла в его комнату. Ее лицо, сосредоточенное и торжественное, подсказало ему, о чем пойдет речь. Женщина села напротив и, мило улыбнувшись, завела разговор, которого Аданэй давно уже ждал, но вполне искренне разыграл удивление, когда она назвала его настоящим именем, и внимательно выслушал ее рассказ.
И он согласился следовать плану Гиллары, рискованному и сомнительному. Сомнительному настолько, что Аданэй опасался, не придется ли ему пожалеть о своем участии в нем. Хотя особого выбора у него не было. Зато, если все удастся, он вернет то, что принадлежит ему по праву, а Элимер поплатится за свою подлость.
От этих мыслей его отвлекло чье-то прикосновение. Обернувшись, Аданэй наткнулся взглядом на детское лицо Ли-ли, с которого совсем не по-детски смотрели оленьи карие глаза. В глубине их, словно пламя свечи, горел уютный огонек. Девушка прижалась к Аданэю горячим телом, и легкие каштановые волосы приятно защекотали ему грудь. Немного постояв, она робко потянула его за руку.
– Пойдем. Здесь опасно. В прошлом году молния ударила совсем близко. Пойдем.
Он подчинился, и вместе они вернулись в его комнату. Ли-ли зажгла лампаду, и трепещущее пламя подсветило ее лицо, тень от золотистых ресниц упала на щеки, а в волосах заплясали красные блики. Она стояла в мягком светящемся полумраке, улыбалась и смотрела на Аданэя. А потом снова ласкала, обнимала и доверчиво прижималась к нему, отдаваясь той страсти, что прежде была ей неведома.
Ребенок с глазами женщины. Женщина с душою ребенка.
Ей – именно ей – он не хотел причинять боли. Но было уже слишком поздно: Ли-Ли мучилась из-за каждой его улыбки, предназначенной другой.
Сейчас девушка сидела напротив Аданэя, едва прикрытая одеждой, и смотрела на него печальным взглядом.
– Ты уедешь, – произнесла, – а что останется мне? Эти опостылевшие стены, этот сад, который я так любила раньше. Иногда мне казалось, будто я могу разговаривать с деревьями, и что они меня слышат и понимают. Но с тех пор, как появился ты, меня ничто больше не радует. Никто. Кроме тебя.
Аданэй не нашелся, что ответить. Других он легко успокоил бы, но Ли-ли, без сомнения, почувствовала бы фальшь.
– Аданэй, мой принц, – она прикоснулась к его волосам, –
– Отчего же бедный? Если ты про мое изгнание и рабство, то, дадут Боги, это не навсегда, и скоро все изменится.
– Я не об этом…
– О чем тогда?
– Ты несчастен. Ты не умеешь быть счастливым – хоть в бараках, хоть во дворцах, а все равно не умеешь. Ты не любишь никого. Ты просто не можешь. Но тебе доставляет удовольствие мучить тех, кто любит тебя.
Аданэй нахмурился. Ему очень не понравились ее слова, раньше она никогда не говорила ничего подобного. Какие же еще странные мысли скрывались в голове этой женщины-ребенка?
Словно отвечая на невысказанный вопрос, Ли-ли заговорила снова:
– Ты и сам, наверное, недолюбленный, недоласканный, вот и мстишь всем. Бедный мой…
– Ты действительно так считаешь, Ли-ли? – Аданэй усмехнулся и, поднявшись, тенью навис над девушкой: – Так вот, это все глупости!
Девушка не отреагировала на его слова, только покачала головой и сказала:
– Я бы очень хотела помочь тебе, но ты никогда не подпустишь меня близко…
– Помочь? Да ты мне уже помогла. Чем еще ты, маленькая девочка, можешь помочь?
Ли-ли опустила глаза и еле слышно добавила.
– Может, со мной ты научился бы любить. Хотя бы себя.
– Я и так себя люблю. Всем сердцем. Просто обожаю! Ты мне для этого не нужна.
Аданэй подошел к ней вплотную, провел пальцами по ее щеке и добавил мягко, почти нежно:
– Больше не пытайся лезть мне в душу, девочка. Тебе не разглядеть ее и при солнечном свете. То, что в ней творится – не твое дело. А теперь уходи, ты мне надоела.
– Зачем ты меня обижаешь?
Аданэй неожиданно смутился и пожал плечами:
– Я не знаю, – прошептал.
Он небрежно отодвинул девушку в сторону и вышел из комнаты.
А Ли-ли осталась, отсутствующим взглядом смотря в закрывшуюся за ним дверь.
***
Страшная гроза давно закончилась, земля, упившаяся влаги, противно чавкала под ногами, ветки хлестали по телу, но Аданэй, ничего не замечая, бродил по саду. Он злился. Злился на себя и на слова Ли-ли.
"Недоласканный", – сказала она.
Проклятье! Как она посмела говорить такое?
"Тебе доставляет удовольствие мучить тех, кто тебя любит".
Неужели это действительно так? И когда началось? В детстве?
В тот день он, маленький, сидел на коленях у подвыпившей няньки и из ее пьяной болтовни понял, что у них с Элимером разные матери. Настоящая мать Аданэя была наложницей его отца. Будущий кхан – тогда еще кханади – естественно, и не думал жениться на простолюдинке, но она понесла ребенка. И в это же время ей представилась возможность выйти замуж за человека благородных кровей. Тогда она отдала кханади своего новорожденного сына – Аданэя. Ублюдок, так она сказала, ей не нужен, пусть он и сын наследника. И ей все равно, даже если он умрет.