Гибель Византии
Шрифт:
Провожаемый взглядами своих солдат, Ибрагим приблизился к калитке и навалился на нее плечом. Прослышался скрежет ржавых петель. Тысяцкий отпрянул в сторону, открывая перед остальными темный проем в толще башни.
— Аллах велик! — объявил приближенный Саган-паши. — Он услышал наши просьбы и отворил нам дверь.
Он встал сбоку от входа и взмахнул рукой.
— Быстро! По одному! И без единого звука!
Втягивая головы в плечи, янычары поочередно исчезали в узкой щели. Когда последний из воинов проник вовнутрь, тысяцкий хищно осмотрелся вокруг, вошел в проем и аккуратно запер за собой дверцу.
Подмога
Пробравшись на внутреннюю сторону стен, янычары теснились в тени, отбрасываемой башней, уступая место идущим вслед. Ибрагим обнажил саблю и торжествующе взглянул на своих солдат.
— Вперед!
Турки бросились к лестнице, ведущей на площадку стены. Некий горожанин с пикой на плече, пыхтя от утомления, преодолевал высокие каменные ступени. Обернувшись на топот шагов, он недоуменно воззрился на толпу спешащих в его сторону чужеземных солдат.
— Эй! Кто вы такие? — окликнул он янычар и взял копье наперевес.
— Тревога! Османы в городе! — завопил он через мгновение и тут же покатился вниз, пронзенный сразу десятком стрел.
Никем более не замеченные, янычары поднялись на стены и с громким боевым кличем набросились на горожан. Растерявшись от неожиданности, ромеи поначалу пытались отбить врага, но под напором более многочисленного неприятеля, дрогнули и оттянулись на фланги.
— Нас предали! — послышался чей-то заполошный крик.
— Измена! — вторило ему сразу несколько голосов.
Сказалось колоссальное напряжение, непреходящее на протяжении многих недель осады, и внезапность нападения с тыла сыграла здесь свою роковую роль. Охваченные смятением горожане больше не могли сдерживать врага. Да и кто мог предположить, что численность прорвавшихся за укрепления янычар не превышала пяти десятков человек? Крики «Спасайтесь! Турки в городе!» заставили попятиться даже самых отважных.
Овладев протяженным, от башни до башни, участком и получив подкрепление от уже беспрепятственно поднимающихся на стены однополчан, янычары устремились к Калигарийским воротам. Городская стража во главе с сотником Феодором стояла насмерть и вскоре вся полегла под саблями мусульман. Иоганн Немецкий и сотник Павел, ударив в тыл уже захватившим ворота янычарам, приперли к стене вражеский авангард и в жестокой сече почти полностью истребили его. Но через незащищенные участки укреплений, сметая последних христианских бойцов, катился непрерывный поток султанских воинов, задержать который у горожан уже не было сил. В схватке с ними Павел погиб вместе со всем своим отрядом. Поспешившие к нему на помощь остальные двое братьев, Троил и Антоний, с остатками своих бойцов были вынуждены остановиться и затем прорываться к берегам Золотого Рога.
Тщательно продуманный, просчитанный до мельчайших деталей план обороны Константинополя начинал рассыпаться прямо на глазах. При виде развевающихся на башнях Керкопорты турецких знамен, осаждающие резко усилили натиск. Прорвавшиеся за внутреннюю сторону укреплений, османские отряды бежали вдоль стен, нападая с тыла на защитников и пытаясь распахнуть ворота. Попавшие в окружение венецианцы Минотто несли тяжелые потери. Феофил Палеолог, сняв со стен почти всех своих воинов, отразил турок от Полиандровых ворот,
Первыми пали Адрианопольские ворота. Широкий вал пеших и конных воинов Исхак-паши влился через распахнутые створы и разбиваясь на более мелкие потоки, устремился вглубь города.
Гонец дрожал и заикался, время от времени взмахивал рукой и указывал вдаль, себе за спину. Константин почти не слышал его сбивчивых слов, ощущение непоправимой беды охватило его с такой силой, что поначалу василевс просто не смог собраться с мыслями.
— Как ты сказал? — неестественно спокойным голосом переспросил он. — Мусульмане в городе?
И тут же пришпорил жеребца так, что могучее животное взвилось на дыбы и как вихрь понеслось вскачь.
«Это ошибка!» — звенело в голове у Константина. — «Какое-то чудовищное недоразумение. Не может быть, чтобы всё было кончено.»
Железо подков выбивало из булыжника каменную крошку; строения на обочинах Месы проносились мимо одной сплошной ломанной линией; за спиной, подобно эху, слышался топот коней приотставшей свиты.
«Почему Кантакузин не остановил врага? Как мог протостратор допустить отход защитников?»
Всё это напоминало дурной сон, кошмар, от которого не спасает даже пробуждение.
«Я погубил Город! Свой народ!» — в порыве самоистязания Константину хотелось кричать во все горло.
Имел ли он право упрекать кого-либо за малодушие, если он сам, император и верховный военачальник, в ответственейший час покинул поле боя? Чем он лучше Лонга? Тот хоть, спасая собственную жизнь, позаботился вывести из-под удара своих людей. А он, василевс? Что делал в это время он? Пытался жалкими словами помочь делу там, где требовалась вся сила духа и собранная в кулак решимость побеждать наперекор судьбе.
С далеких башен насмешливо ухмылялись лоскутки чужих знамен.
Нет, еще не всё потеряно! Он успеет, он не может не успеть! Заткнет своим телом брешь, опрокинет и погонит вспять вражеские полчища!
Рядом с ним возник верховой в изрубленных, окровавленных доспехах. Он чуть не валится с седла от ран и от усталости, его конь храпит и роняет изо рта хлопья белой пены. Что кричит этот человек? Константин натянул поводья и прислушался. Он доносит, что стратег во главе своей дружины ведет бой неподалеку от цистерны Аспара; что большинство горожан окружено и заперто в своих башнях; что итальянские союзники, не в силах сдержать натиска, отступают по всей линии укреплений; что протостратор, пытаясь отбить у турок захваченные ими Адрианопольские ворота, бросился в самую гущу вражеских солдат и пропал среди них. Гвардейцы поспешили за ним, но были вынуждены отступить перед бесчисленным противником.
Константин резко осадил коня.
— Что с Феофилом? — срывающимся от горя голосом закричал он.
Всадник мотнул головой и от этого движения едва не полетел на землю. Вцепившись в гриву коня, он удержал равновесие и через силу выговорил:
— Прости, государь, но последнее, что мы слышали от протостратора — его крик: «Не отступать! Победа или смерть!» Потом голос смолк и никто из нас больше не видел командира.
Слезы чуть не брызнули из глаз императора.
— Погиб как герой, — прошептал Константин и прикрыл лицо ладонью.