Гибель Византии

Артищев Александр Владимирович

Вскоре, несмотря на свой более чем десятикратный численный перевес, полки турецкой конницы дрогнули и поползли в стороны, спасаясь от полного истребления. Заметив отступление, горожане усилили напор и турки, вконец расстроив ряды, обратились в беспорядочное бегство.

Не понеся серьезного урона, византийцы продолжили путь к северной оконечности города и въехали в столицу через Адрианопольские ворота.

Роман, оглушенный ударом вражеской палицы, до конца сражения полностью оправиться так и не сумел. Когда схлынул душевный подъём, вызванный яростью и опьянением боем, и опасность осталась далеко позади, он

ощутил подступившую к горлу тошноту и постепенно нарастающее головокружение. Хотя в глазах временами темнело, а уши наполнял неприятный звон, он не слезал с коня и даже находил в себе силы отвечать на улыбки и приветствия горожан.

«Только бы добраться до кровати», — думал он, крепко сжимая коленями округлые бока коня.

ГЛАВА XXIII

Костёр, в который более не подбрасывали дров, медленно угасал, постреливая напоследок пучками искр. Стефан зевнул, потянулся, на лету подхватил сползающую с плеч куртку и поднялся на ноги. Несколько человек, войнуков из сербского полка, в кружок сидящих у костра, повернули головы в его сторону.

— Спать? — лениво осведомился один из них.

— Притомился сегодня. Да и поздно уже — за разговорами полночи пролетело.

— Верно, отдыхай. Завтра начинать по новому.

— Это уж точно. — откликнулся кто-то. — Турки нас в покое не оставят. Вновь, как скотину, погонят на приступ.

Стефан махнул рукой и направился к почти неразличимым в темноте повозкам. Он шел медленно, глядя себе под ноги и стараясь не наступить на лежащих вокруг людей, устроившихся на ночлег прямо на голой земле. Дойдя до телеги с пожитками односельчан, он тихо чертыхнулся: все места под днищем повозки были заняты. Досадливо бормоча себе под нос, он отошел в сторону, нащупал ступнями небольшое углубление между двуми кочками, поплотнее запахнул вокруг тела длиннополую меховую куртку и лег на землю, положив руку под голову. Впоследствии он так и не смог припомнить, как долго он проспал. Пробудившись от толчка в плечо, он испуганно дёрнулся, попытался было вскочить, но быстро передумал: острое лезвие, режущим краем приставленное к горлу, уложило голову обратно.

— Тихо, — властно произнёс незнакомый голос. — Не вздумай трепыхаться или звать на помощь.

Стефан только и смог в знак согласия слегка кивнуть головой. Холодея от страха, он плотнее вжался затылком в землю, стараясь ослабить нажим железа на кадык.

— Кто ты? Что тебе нужно? — шепотом попытался он вступить в переговоры.

— Не торопись, — предостерёг незнакомец. — Вскоре узнаешь всё, что я сочту нужным тебе сообщить.

Он оглянулся по сторонам, мгновение помолчал, затем продолжил:

— Помнишь ли ты своего старшего брата?

— Йован? — войнук растерялся.

Чуть приподняв голову, ровно настолько, насколько позволило это сделать лезвие ножа, он пристально, до боли в глазах, стал вглядываться в неразличимые в темноте черты лица незнакомца.

— Йован, ты ли это? Но нет, у тебя другой голос, выговор чужака….

— Ты прав, я не Иоанн…..

Только сейчас войнук обратил внимание на своеобразное, с заметным чужеземным акцентом, произношение незнакомца.

— Твой брат отважно сражается в защиту Святой Церкви и уже успел покрыть своё имя почётом и уважением. Третьего дня копьё нечестивца ранило его в грудь. И

хотя сейчас его жизнь вне опасности, за ним неусыпно наблюдают монахи при госпитале монастыря Святых Апостолов.

Стефан молчал, не зная, что ответить.

— Ты же в то время, не щадя своих сил и жизни, прислуживаешь подсобникам дьявола, позоришь славное имя своего брата.

— Неправда! Я не хотел, меня заставили. Если бы я не пошел с нехристями, они отняли бы у меня мою землю, забрали бы детей и пустили по миру стариков-родителей. А то и попросту продали бы нас в неволю.

Он еле сдержал стон. Затем осторожно дотронулся кончиками пальцев до лезвия кинжала.

— Убери нож, я не закричу, — жалобно попросил он.

Незнакомец, судя по выговору — грек, отнял руку. Стефан сел и бережно ощупал шею.

— Йовану хорошо, — принялся оправдываться он. — Мой брат не любил труда и всегда искал лёгкой жизни. И потому, едва ему минуло семнадцать лет, он ушел с отрядом ландскнехтов, навсегда покинул земли предков. Я же остался, чтобы было кому ходить за скотиной, валить лес, в поте лица обрабатывать надел. Выбивался из сил, чтобы прокормить стариков, а затем и свою семью.

Он всхлипнул от жалости к самому себе.

— За что мне выпадают одни лишь несчастье? Ведь это так просто, отбросить свои корни и жить перекати-полем.

— Довольно болтовни, — оборвал его грек. — Я здесь не для того, чтобы слушать твоё нытьё.

Он на мгновение взглянул в сторону темнеющих на фоне звездного неба башен Константинополя, затем вновь повернулся к Стефану.

— Слушай меня внимательно. От перебежчика Иоанн узнал, что ты находишься в лагере и объяснил мне, как проще тебя найти.

— Зачем я тебе, византиец? Я не могу показаться на стенах города. Турки мстительны: они вскоре пронюхают обо мне и вырежут всю мою семью.

— В городе и без тебя бойцов хватает. Те же, кто воюет из-под палки, пусть остаются султанам. Нет, ты нам нужен здесь и сейчас.

— Что вы хотите от меня?

— Ты поможешь нам взорвать пушку Урбана. Самую большую.

— «Пращу Аллаха»? Ты безумен, византиец! — серб попятился, упираясь пятками в землю.

— Пушку венгра стерегут зорче наложниц султана.

— Вот мы вдвоем и лишим его этой главной утехи. — последовал ответ.

Лазутчик выбросил руку вперёд и крепко ухватил Стефана за ворот рубахи.

— Ты же не откажешься помочь своим братьям по вере? — в его голосе зазвучала открытая угроза. — Узнав о твоём новом предательстве, Иоанн охотно укажет нам, где искать твою деревню.

Серб содрогнулся от ужаса. В том, что Йован сделает это, он не сомневался. С юных лет старший сын Бранковичей прославился своим крайне дурным и вспыльчивым нравом, наводил страх на односельчан необузданной жестокостью. Не раз, после очередной его дикой выходки, селяне шептались по углам, что, дескать, жена Милоша Бранковича «понесла» от дьявола. Когда же, возмужав, Йован уязался за группой бродячих солдат, все, включая самого главу семейства, вздохнули с облегчением. Стефан занял место старшего сына, о «заблудшей овце» вспоминали всё реже. Лишь иногда до деревни доходили слухи о кровавых похождениях в сёлах турок-переселенцев мстителей из числа крестьян, обездоленных завоевателями. И предводителем тех шаек называли некоего человека по имени Йован, по слухам — из местных краев.