Гиблая слобода

Шаброль Жан-Пьер

Она удивленно посмотрела на него и еле слышно спросила:

— Ты хотел поговорить со мной о Жако?

Милу нагнулся, получше натянул носки. Бэбэ поправила свой шарфик и, вскочив с места, отчеканила:

— Если так, не стоит и разговаривать.

— Послушай, не уходи!

Девушка уже приоткрыла дверь. Милу схватил ее за руку.

— Это очень важно, то, что я хочу тебе сказать… ну, знаешь, для Жако это очень серьезно.

— Нет, не стоит. Повторяю тебе! — она вырвала руку.

— Закройте дверь, черт

возьми! Не могу же я натопить всю улицу! — крикнул голос из окошечка.

Бэбэ была уже на пороге.

— Ну что ж, ты, видно, нашла свое счастье с другим!

Она вернулась, закрыла дверь и прислонилась к ней.

В соседней комнате кассир яростно встряхивал ведро с углем.

— Дело не в этом, Милу.

Они снова сели на ту же скамью. Когда Милу старался быть серьезным, его лицо с круглыми, словно удивленными глазами и смеющимся ртом становилось очень забавным. Бэбэ не смогла сдержать улыбки. Это его обидело.

— Жако несчастен, знаешь.

— Я тут ничего не могу поделать.

— Он меня не посылал…

— О, в этом я не сомневаюсь! Я его слишком хорошо знаю.

— Я тоже его знаю и вижу, что ему плохо, у него это вот тут сидит…

Он постучал себя по лбу.

— Я тут ничего не могу поделать, поверь мне.

Чтобы набраться храбрости, Милу перевел взгляд на афишу, призывающую посетить Прованс, и прошептал, словно обращаясь к нарисованной там сосне:

— Но мне-то ты можешь сказать, знаешь… ты его любишь, того, другого?

Бэбэ встала, прижалась лбом к стене и глухим голосом сказала:

— «Другого» больше нет. И я бы много дала, чтоб его никогда не было.

Милу вплотную подошел к девушке и прошептал еле слышно:

— Но тогда почему же?..

Она отрицательно покачала головой.

— Знаешь, Бэбэ, он очень изменился, наш Жако. Это совсем не тот парень, который заехал в морду мастеру и потом удрал с работы. Не знаю, как тебе это объяснить.

Он стал спокойнее, сдержаннее и в то же время злее. Но теперь уже он злится, когда дело касается других, а не только его. Стройка, жизнь людей, которые его окружают, — все это понемногу изменяет его. Да и ты тоже, сама того не подозревая… Знаешь, Бэбэ, им ведь тяжело приходится с этой забастовкой. Жако нужно собрать сейчас все силы. Нужно иметь ясную голову. Ребята из Гиблой слободы вечно вертятся около него, знаешь. Поэтому, когда ему плохо, и другим бывает плохо… А он несчастлив… на него больно смотреть.

Плечи Бэбэ дрогнули. Она пробормотала:

— Ия тоже несчастна.

— Но тогда почему же?..

Милу показалось, что он услышал рыдание.

— Почему? Я тут ничего не могу поделать. Я несчастна по той гке причине, что и он. И еще по другой причине, гораздо более важной… Извини, Милу, но я не могу тебе этого объяснить. Просто не в силах. Одно только могу тебе сказать: между мной и Жако все кончено, навсегда. Вы оба скоро узнаете,

почему. А теперь, умоляю тебя, уходи.

Милу стоял с минуту, опустив руки, затем тихонько взял девушку за плечи и повернул к себе. Он поднял волосы, упавшие ей на лицо: Бэбэ взглянула на него широко открытыми, жалкими, полными слез глазами.

Тогда Милу быстро поцеловал ее в обе щеки и вышел.

Бэбэ долго стояла не двигаясь, скрестив на груди руки и опустив голову, как в церкви. Мимо сновали пассажиры, брали билеты в окошечке кассы. На станцию прибыл поезд. Наконец Бэбэ решилась ехать домой.

На улице Сороки — Воровки ее подхватил поток людей, сошедших с поезда. Все кругом спешили. Девушку толкали, обгоняли, и ей казалось, что каждый уносит с собой частицу ее грез, ее честолюбивых мечтаний, частицу ее самой. Она видела, как бегут и исчезают во тьме ее любовь и роскошная вилла, свадебное путешествие и ее красота, женственность, молодость, превратившиеся в уродливые тени, которые сгибались под тяжестью чемоданов и сумок. А Бэбэ осталась позади одна, точно лодка на мели, которую течение не подхватило, не унесло в море, — одна со своей тоской по этим безбрежным и навеки утерянным просторам.

* * *

Ла Суре умел как-то по — особому подойти к Жако и длинному Шабрену, взять их обоих за плечи и поговорить по душам.

— До тех пор пока мы не получили ответа ни от министерства, ни от Акционерного общества, нужно быть ко всему готовым. Дела у нас идут слишком уж гладко. А ведь эти люди на все способны, чтобы сломить наше сопротивление.

Делегат задумчиво покачал головой; оба парня с интересом ждали, что он еще скажет. Наконец, словно приняв какое-то решение, он продолжал:

— Предположим, что в одно прекрасное утро мы придем на работу и обнаружим, что строительная площадка занята отрядами республиканской безопасности и что они нас уже заметили. Как мы с вами тогда поступим?

Он предостерегающе покачал головой и добавил:

— Я сказал: «Предположим…»

Все трое прошли еще несколько шагов; вдруг Ла Суре остановился и удержал ребят за плечи.

— Предположим, что как-нибудь ночью они подошлют своих людей с динамитом или попросту с кирками. А на следующий день часть стены свалится вам прямо на башку… Ни тебе социального обеспечения, ни страхования на случай инвалидности, вот и выпутывайся как знаешь!

Они молча двинулись дальше, затем снова остановились.

— А возможно и другое: глядишь утром — лестница или часть стены обвалилась, судебный пристав уже прибыл на место и составил протокол, а полицейские гонятся за нами по пятам. «Вредительство забастовщиков» — вот как они это назовут!

— Проклятие! А мне даже в голову все это не приходило! — вздохнул Жако.

— Заметьте, я сказал: «Предположим…» — произнес Ла Суре и вновь зашагал по строительной площадке.