Гиблая слобода

Шаброль Жан-Пьер

Едва появились Рири, Шантелуб, Жюльен и Клод с забинтованной рукой, как Жако бросился им навстречу.

— Ну, как? Были вчера вечером в кино?

Они дружно закивали.

— Ну, что? Говорили с директором? Просили у него разрешения провести сбор пожертвований во время перерыва?

Они опять кивнули.

— Ну и как?

Парни смущенно отвели глаза.

— Он нас сразу признал, будьте уверены! — пробормотал Жюльен.

— Признал? Как так… признал?

— А так. Он нам сказал: «А, это ваша компания каждый раз затевает бузу?»

— Вот сукин сын!

Они

опять закивали, подтверждая верность этого определения.

— Ну и что?

— Ну, он и сказал: «Согласен дать вам такое разрешение, но только обещайте больше не затевать бузы».

Последовало молчание. Жако резко спросил:

— И вы обещали?

Парни опустили головы.

— Мы собрали зато семь тысяч восемьсот пятьдесят франков, — прошептал Шантелуб.

Жако возмущенно передернул плечами:

— Вот проклятие! На что только не приходится соглашаться…

Иньяс достал свой аккордеон, и привычные звуки жава наполнили зал. Кавалеры подошли к дамам.

Парии тихо переговаривались, они были серьезны и немного робели на этом балу, который сами устроили.

Жюльен и Жако взяли в оборот Тьена. Механик сказал им, что у Дюжардена в гараже стоит подержанная машина, «не больно красивая, но здоровенная, вроде танка»; она, правда, сейчас в плохом состоянии, но стоит ее немного подремонтировать — и машина будет хоть куда. Дюжарден, пожалуй, уступит ее за двадцать тысяч, но что скажут люди? Забастовщики собирают деньги на пропитание, а сами покупают автомобили. Жако возразил, что они купят машину вскладчину после забастовки. Он прекрасно понимал, что Тьену не очень-то хочется вести переговоры со своим хозяином. Парень согласился на это, только когда Жако весьма кстати заметил, что ни у кого из ребят нет прав и все удовольствие водить машину достанется именно ему, Тьену.

На площадке кружилось всего лишь несколько пар. Парни из Гиблой слободы и Шанклозона были слишком озабочены организацией бала, чтобы танцевать самим.

Жако упрекнул Милу, что его теперь совсем не видно. Он, верно, очень занят ухаживанием за Сильви Торен. Милу живо возразил, что это Жако стал неуловим. Когда ни спросишь, где он, в ответ всегда одно и то же: «Мсье Леру на собрании», или «в профсоюзе», или «отбыл с делегацией…»

Жако внимательно разглядывал свои ладони. Он соскреб ногтем цемент, въевшийся в «линию жизни», и принялся шлифовать большим пальцем шрам на правой руке.

— Тебя опять уволили, — проговорил он.

— Кто тебе сказал?

Продолжая тереть свой шрам, Жако внимательно посмотрел на приятеля.

Тогда Милу взвился: ясное дело, все думают, будто он ни на что не годен, если его отовсюду выгоняют, но разве он виноват, что вечно «попадает впросак». Хозяева требуют, чтобы ты сразу же вошел в курс дела, сразу оказался на высоте. Но это нелегко, иногда даже выше человеческих сил. Хозяевам же на все наплевать: если ты им не подходишь, они выкидывают тебя на улицу и берут на твое место одного из тысяч безработных парней. Милу вдруг прервал себя и крикнул Жако:

— Что ты делаешь? С ума сошел?

— Пустяки, — холодно ответил Жако.

Он

так ожесточенно тер свой шрам, что случайно поцарапал ногтем еще тонкую, нежно — розовую кожицу. Выступили три капельки крови и сразу же слились в одну красную полоску. Жако пососал ранку и, спрятав руки в карманы, повторил:

— Пустяки. Так о чем ты говорил?

— Почему ты сегодня без своего белого кашне? — спросил Милу, чтобы сказать что-нибудь.

— Да так. Иногда мне кажется, что я в нем глупо выгляжу.

Какая-то непонятная скованность чувствовалась на этом балу. Не слышно было ни криков, ни шуток, ни смеха. Не было ни песен, ни брани. На танцевальной площадке кружились всего — навсего три — четыре пары. Большинство собравшихся выстроились вдоль стен. Они уныло смотрели ка танцующих и перешептывались. Все были охвачены каким-то сонным оцепенением.

Жако и Шарбен наскоро посовещались. Парни из Гиблой слободы и Шанклозона тут же окружили своих главарей. Надо было что-то предпринять…

— Я так думаю… — начал Шантелуб.

Парни сейчас же расступились и вытолкнули его на середину образовавшегося круга.

— Валяй, говори! — поддержал Жако.

— Так вот, я думаю, надо как-то разогреть людей, воодушевить их…

— Согласен! — поддержал Жако. — Дальше что?

— Воодушевить их, но как? — задал вопрос Шантелуб и тут же сам на него ответил: —Так вот, я думаю, надо отметить, что все явившиеся сюда оказали помощь трудящимся, которые…

— М — да, — перебил его Жако мрачно.

— Так вот… Значит, я думаю, надо организовать выступление…

— Что? — спросил Шарбен, вытягивая шею.

— Выступить с речью, если тебе это больше нравится, чтобы объяснить им…

Шантелуб умолк, заметив, что все поглядывают на него с удивлением.

— Вот что, ребята, — сказал Жако, — идите-ка сюда, поближе.

Круг сомкнулся, и Шантелуб оказался в последнем ряду.

— Вот что, ребята. Люди отдали свои денежки. И не зря. Они нас знают. И пришли не для того, чтоб скучать. Если им будет скучно, в следующий раз молодежь отправится плясать в другое место, а старики пойдут играть в карты или преспокойно останутся дома, в тепле, будут слушать радио.

Одобрительный гул встретил слова Жако, он продолжал:

— А потом, разве честно сказать людям: выкладывайте денежки, мы вас позабавим, — а вместо этого подсунуть им речь, да еще без музыки?

Кое-кто одобрительно хихикнул.

— Вот что я предлагаю, ребята. Каждый из вас выберет себе девчонку и непременно пригласит ее танцевать. Постараться надо на славу, понимаете?

Парни с достоинством кивнули.

— После первого танца температура поднимается на десять градусов. На второй танец парни приглашают уже других девушек. Запрещается танцевать два раза подряд с одной и той же! Надо, чтобы все девушки, которые пришли сюда, могли подрыгать ногами. Даже самые неказистые. Придется жертвовать собой. Во время танца вы намечаете одну из девушек, подпирающих стены, а в перерыве подскакиваете к ней; самые хорошенькие достанутся наиболее проворным. Это внесет оживление.