Гиблое место

Шхиян Сергей

Ратник дернулся, пытаясь подхватить падающее оружие, но, разглядев мою саблю, остался недвижим.

– А нам сказали, попишку ничтожного нужно стреножить, – сказал он совсем иным, чем раньше, тоном.

– Кто сказал? – быстро, не давая ему опомниться и придумать, как соврать, спросил я, для убедительности приставив острие сабли к полоске незащищенного тела между шлемом и воротником кольчуги.

Возница чуть отшатнулся и невольно задрал голову, но, в общем, держал себя вполне мужественно.

– Это у десятника тебе нужно

спросить, он договор держал и деньгу за тебя брал.

– А как вы узнали, кто я такой, и что этой дорогой буду ехать?

– Так кто ж не знает, что ты у бояр Морозовых на службе и их холопов ратному делу учишь.

– Ты что-то врешь, служивый, то говоришь, что я попишка ничтожный, то холопов ратничать учу.

Возница ухмыльнулся:

– Над тобой, считай, вся округа потешается. Из дальних мест люди ходили посмотреть, как ты с холопами по полю бегаешь, палками машешь.

– А сейчас ты стал считать по-другому?

– Еще бы! Такую саблю, как у тебя, не у каждого большого воеводы найдешь. Да и поймал ты меня, как дитя малое...

– Ладно, кончай лясы точить. Вы моего коня убили, я возьму ваших, а ты моим пленником будешь. Пойдем, мне поможешь.

– Мне что, я человек маленький, да вот боюсь, наш десятник осерчает, он ужасть как строг! Как бы чего не вышло!

– Пусть серчает, – разрешил я, – мне это не страшно, а вот коли я на тебя рассержусь, то из одного четырех нарублю. Так что, если жить хочешь, каждое мое слово слушай, я повторять не буду.

– Мне-то, что, я человек подневольный, да только десятник!..

Я не стал слушать очередную историю про строгого десятника и погнал пленника в лес за своими доспехами. Он продолжал демонстрировать независимость, повиновался, не торопясь, вероятно, ожидая возвращения и помощи товарищей. Когда мы вернулись на дорогу, я отдал следующее распоряжение:

– Садись на первый воз и езжай вперед, а я поеду следом.

Мужик тяжело вздохнул, укоризненно покачал головой и собрался было начать торг, но дал ему кулаком по зубам, развернул к себе тылом и добавил пинок пониже спины. Только тогда он лениво затрусил к своему фургону. Я сел на облучок второго воза. Наконец его фургон тронулся. Заскрипели колесные оси.

– Быстрей! – крикнул я. – А то еще получишь!

Однако мой «ведущий» явно не торопился. Его лошади шли тихим шагом, и на мои призывы он никак не откликался. Тогда я привязал вожжи к облучку, соскочил со своего воза и забрался в передний фургон. Кучер этого не видел, он сидел, нахохлившись, на своей скамейке, меланхолично шевеля вожжами. Я пробрался вперед и огрел его по спине кулаком.

– Я тебе что велел! – закричал я. – Погоняй!

– Куда нам торопиться, – философски отреагировал он. – Все одно десятник догонит.

– Я тебе покажу, как оговариваться! – рявкнул я и снова огрел его.

– Я чего, – повел он плечами, – мое дело маленькое. Только десятник...

Я собрался было снова его ударить, но передумал.

Все равно через кольчугу удара почти не чувствовалось. Похоже было на то, что я опять перемудрил с гуманизмом и отсутствующего десятника кучер боится больше, чем меня.

– Ладно, – примирительно сказал я, – не хочешь быстро ехать, как хочешь. Тогда я без тебя обойдусь. Останавливайся.

– Так бы сразу и надобно, а то десятник сильно рассердится...

– Слезай, дружок, с облучка, – с вкрадчивой глумливостью в голосе продолжил я.

Вознице мой тон не понравился, и он впервые оглянулся.

– Зачем слезать-то, мне и здесь хорошо.

– Не хочу повозку кровью пачкать и лошадей пугать. Давай быстрей, мне некогда!

– Да мне чего, я могу и быстрее. Делов-то. Это десятник...

– Ты перед смертью молиться будешь или так помрешь? – продолжал я, вытаскивая из ножен саблю.

– Но! Родимая! – вместо ответа закричал он на лошадь.

Глава 8

Минут через двадцать мы подъехали к нашему бивуаку. Там царил покой и благостная идиллия. Отряд в полном составе нежился на солнышке, не выставив даже часового. Моего прибытия не ожидали и, честно говоря, не заметили.

– Ишь ты, вот оно, значит, какое у тебя смердячье воинство! – с восхищением сказал пленный, разглядывая поверженную сном рать.

Я проглотил подколку и вежливо потряс за плечо Кузьму Минина. Будущий народный герой осоловело уставился на меня заспанными глазами. На свой будущий скульптурный образ на Красной площади грядущий спаситель отечества сейчас никак не походил.

– Ты чего, Григорьич ? – удивленно спросил он. – Ты кататься ж уехал?

– Почему нет караульного? – неприятным голосом поинтересовался я, чувствуя, что вот-вот сорвусь на непарламентские выражения и этими грубыми, но справедливыми площадными словами выскажу Кузьме все, что думаю и о нем, и об отечественном разгильдяйстве.

– А на кой нам ляд караульный? – вытаращил на меня глаза Минин. – А это что за возы?

– Да, ты... – начал я и произнес очень длинный монолог, в котором не было ни одного ласкового слова.

Моя пламенная, эмоциональная речь пробудила ото сна всю нашу рать, заставила ее вскочить на ноги и, надеюсь, почувствовать свою вину.

– ...Сейчас на нас нападут разбойники, – кончил я, – и тех, кого они не убьют, добью я! Понятно?

– Не сердись, Григорьич, – виновато произнес Минин, – кто же знал, что так получится.

– Ладно, на первый раз прощаю, – сказал я, беря себя в руки. – Всем готовится! Скоро они будут здесь!

Крестьяне начали спешно обряжаться в ватные тягиляи. Я тоже надел на себя кольчугу и шлем. Запаса времени почти не оставалось. Кони на рысях делали километров двенадцать в час. На возвращение у меня ушло двадцать минут. При пешем ходе со скоростью пять километров в час преследователи могли появиться здесь уже через полчаса.