Гиблое место

Шхиян Сергей

Людей у Гаврилы Васильевича было немного: я встречался с шестерыми стражниками и видел в его доме нескольких подручных, скорее всего, состоящих при нем в прихлебателях. Ермолу, который бил меня батогами, я думал, что убил. Во всяком случае, после моего удара по голове у него хрустнула височная кость. Так что силы наши имели значительное превосходство.

Дождавшись, когда обе группы доберутся да назначенных мест, мы с Кузьмой Мининым открыто въехали в деревню и прямиком направились господскому дому.

Жил толстый барин скромно, в большой избе,

правда, защищенной высоким тыном. Эту местность я видел только ночью, но без труда нашел искомые апартаменты.

Ворота в усадьбу были настежь открыты, и мы беспрепятственно въехали во двор. Увы, самонадеянность ( и небрежность подвели меня в очередной раз. Вместо отдыхающего в покоях толстяка нашим очам предстала картина отдыха после боя. Посередине двора стоял здоровенный стол, за которым трапезничало целое воинство.

Наше появление привлекло к себе пристальное внимание. Ратники насторожились, бросили есть и уставились на нас. Первым моим побуждением было развернуть лошадей и ускакать. Однако Минин повел себя совершенно хладнокровно и естественно. Он спрыгнул с коня и подошел к честной компании.

– Хлеб да соль, – вежливо сказал он и поклонился.

Особого восторга его пожелание не вызвало, кто ответил, кто возвратился к прерванной трапезе, а хозяин Гаврила Васильевич вышел из-за стола и направился к нам. Мне не осталось ничего другого, как тоже сойти с лошади и повторить действия Кузьмы.

– Вы кто такие будете? – спросил хозяин, настороженно нас разглядывая.

– Воеводины дьяки, ищем беглых крестьян, – ответил Минин.

– Не побрезгуйте разделить с нами хлеб-соль, – успокоенно сказал Гаврила Васильевич, делая приглашающий жест к столу.

На меня он взглянул мельком и без особого интереса, скорее всего, не узнал в военных доспехах. Главным ему виделся Кузьма, и на него он обращал повышенное внимание.

Мы подошли. Садиться внизу значило снизить свой статус, потому Кузьма решительно направился к голове стола. Места там были заняты, но по знаку хозяина обедающие потеснились, и мы расположились по правую руку от барина. Я старался держать себя как можно более незаметно, тем более, что как раз напротив оказался старый знакомец Ермола, живой и здоровый, только с желтым пятном сходящего кровоподтека на верхней половине лица.

Опознать в шикарно обмундированном ратнике с дорогим оружием и ухоженной бородой оборванного бродягу-попа, которого он чуть не забил до смерти, Ермола не смог, такое ему просто не могло прийти в голову. Потому я немного расслабился и принялся за еду. Остальных участников прошлого конфликта за столом я не увидел.

Люди, собравшиеся во дворе, были типичными военными. Какое они имеют отношение к Гавриле Васильевичу, пока было непонятно. Никаких разговоров на эту тему не велось.

Прислуживала за столом белолицая женщина с приятными чертами лица, но грубо размалеванная, по моде своего времени, примитивной косметикой. Вела она себя по обычаю степенно, двигалась, как говорится, «павой» и опознал я в ней участницу пьяного застолья только по

визгливому голосу.

Мы с Кузьмой, не спеша, ели и пили, не вмешиваясь в общий разговор. За столом же говорили о появившемся в уезде волке-оборотне. Судя по всему это был обычный миф, основанный на непроверенных слухах и народных суевериях. Никакого ущерба от волка пока никому не было.

– Как поживает воевода? – нарушая общий разговор, льстиво спросил Минина Гаврила Васильевич. – Здоров ли наш батюшка?

– Ране здрав был, а ныне не ведаю, – кратко ответил Кузьма. – А скажи-ка нам господин, сам-то ты кто таков будешь?

– Московский дворянин Гаврила Захарьин! – гордо ответил толстяк.

– Не слыхал я про таких дворян, – задумчиво сказал Кузьма.

– Как так не слыхал, – возмутился Гаврила Васильевич, – мы вписаны в четвертую родовую книгу дворян Московских.

– А грамота у тебя на дворянство есть?

– Нет у меня никакой грамоты, – растеряно ответил Захарьин. – Какая такая грамота! Меня и так все знают!

– Значит, нет, говоришь, грамоты? – громко сказал Кузьма. – Вот я и вижу, что грамоты нет, а есть тут беглый крестьянин Гаврюшка Захаркин сын!

Разговоры за столом смолкли, и все присутствующие во все глаза уставились на Кузьму.

Гаврила Васильевич от возмущения покрылся испариной и пошел пятнами.

– И по приметам как раз ты и есть тот самый беглый Гаврюшка, – продолжил нижегородец.

От такой виртуозной наглости остолбенели не только гости, но и я.

Противостоять вдвоем двум десяткам вооруженных людей, обвиняя дворянина в том, что он беглый крепостной, это дорогого стоило.

Один из гостей, скорее всего, командир отряда, человек, одетый богаче, чем остальные, крякнул, привстал со своего места и собрался что-то сказать, но Минин сделал ему знак молчать, и тот послушно сел. Сам же будущий народный спаситель продолжил, пугая пронзительным взглядом бражников:

– А кто крамолу будет сеять да воровство учинять, – тут он повысил голос, – и нас ослушается, тому совершить ломание ребер раскаленными железными клещами.

– Но я же, – попробовал перебить его хозяин, но Кузьма, не слушая, продолжил:

– А так же произвести ломанье пяток, вколачивание деревянных гвоздей под пятки, вырезание мяса из-под ногтей, прижигание раскаленным железом или растравление солью ран, причиненных кнутом, выливание капля по капле холодной воды на обритую голову!

Слушая грозную речь Минина, ратники совсем поскучнели.

– Мы не воры какие, а люди служивые, – сказал, оглядывая своих товарищей, сидящий рядом со мной богатый ратник. – Крамолы и татьства на нас нет. Мы государю верные слуги. Здесь мы не по своей охоте, а по случаю, и по воровству не лихие люди.

Гаврила Васильевич, поняв, что заступаться за него ратные гости не намерены, как говорится, «возопил» гласом вопиющего в пустыне:

– Да что же такое деется! Люди добрые, какой же я беглый холоп! Меня языки оговорили! Государь-батюшка, не слушай ты лихих наветов!