Гиблое место
Шрифт:
Утро следующего дня было туманное и сырое. Ночью шел дождь и загасил остатки моего костра. Куда идти, я не знал. Все было затянуто густой туманной пеленой, и сориентироваться по солнцу я не смог. Пришлось разбираться по деревьям: где больше мха и гуще ветки, там юг. Приблизительно определившись, я нагрузился своими сокровищами и двинулся по выбранному направлению.
Постепенно характер местности менялся. Кончился заболоченный лес, и теперь можно было идти, не опасаясь провалиться в трясину. Тропинки и иные следы человека по-прежнему не попадались. Зато я наткнулся
Когда мы столкнулись, то сначала замерли друг против друга Ощущение было, надо сказать, не самое приятное.
Медведь с испугом уставился на меня, а я лихорадочно соображал, что мне делать: сразу убегать или сначала покричать и погреметь металлом. Обошлось без демонстрации силы. Мы одновременно решили, что наша встреча была ошибкой, и разошлись. Вернее сказать, разбежались. Причем, судя по треску ломаемых ветвей, он бежал значительно быстрее меня.
К полудню я так и не смог найти выход из леса и устроил себе привал. День так и не распогодится, и в (лесу по-прежнему было сумрачно и сыро.
Разводить костер было хлопотно и сложно. Для добывания огня я, как и все, пользовался огнивом. Это действие требовало больших трудозатрат. Тем, кому надоели газовые зажигалки, могу рассказать, как сделать это универсальное приспособление для добывания огня. Самая сложная его часть – это трут. Делается он из грибных наростов разных деревьев, чаще всего используются те, что растут на дубе и ясене. Срезанный полукруглый нарост очищается от верхней твердой корки, из его внутренней массы берется верхний слой бурого цвета, который вываривается в воде с золой или прямо разминается руками и колотушками. После этого трут пропитывается раствором селитры, что и дает ему возможность легко зажигаться от искры, получаемой при ударе огнива о кремень. Когда трут задымится, его еще нужно раздуть, а потом от него поджигать тоненькие, сухие лучинки. Короче говоря, развлечение это не из приятных. Вот уж когда загрустишь о копеечной спичке.
Пообедав всухомятку и дав отдохнуть ногам, я вновь пустился в странствие по необъятным просторам родной земли. Ветер, наконец, разогнал облака, и я смог ориентироваться по солнцу. К вечеру, когда я уже подумывал о ночлеге, лес, наконец, кончился, и я вышел к распаханному полю. Это событие пробудило энтузиазм. Дело было за малым, выйти, наконец, к людям. Это оказалось несложно, первая же встреченная проселочная дорога привела меня в маленькую, о пяти дворах, деревню.
Выбрав избу получше, я постучался. Из дверей, держась за стенку, вышел тощий мужик с умным лицом и страдальческими запавшими глазами. Вид вооруженного человека его не встревожил. Он с трудом поклонился и, без расспросов, пригласил пройти в дом.
Домашних животных по теплому времени уже перевели во двор, и воздух в избе был чистый. Помещение тускло освещали трещащие лучины.
– Добрый вечер. – сказал я попрятавшимся обитателям, огляделся и опустился на лавку в красном углу.
Из темных углов избы робко вышли дети, за ними показалась хозяйка, лица которой я не смог рассмотреть.
– Куда путь держишь, добрый человек? – спросил хозяин, медленно входя в комнату.
– В Коровино, – ответил я.
– Не слыхал, – покачал он головой и натужно закашлялся. – В нашей округе такого села нет.
– А ваша деревня как называется?
– Першино.
– Река Лопасня от вас далеко?
– Не так что бы далеко, но и не рядом.
– Сможешь проводить?
– Отчего не проводить, да только я хворый, боюсь, не дойду. Вот если кого из наших мужиков попросить.
– А что с тобой, чем болен?
– Грудью недужу. Кашель забил...
– Я тебе помогу, а ты меня проводишь, – решил я. У мужика была целая куча детей, а он явно собирался умирать.
– Мне уже никто не поможет, – почти равнодушно сказал хозяин и обратился к жене. – Марья, покорми гостя.
Женщина степенно поклонилась и начала споро собирать на стол. Печь, вероятно, была недавно топлена, и гречневая каша с топленым молоком были теплыми и вкусными. Я с удовольствием ел безыскусную еду с мягким ржаным хлебом, приготовленную умелыми руками. Поев, я с благодарностью отодвинул обливную глиняную миску и спросил хозяина:
– Давно кашляешь?
– С осени, как боярские холопы побили.
– За что побили?
– Хотели землю отобрать и в крепость ввести, только мы вольные смерды и ни в чьей воле не будем!
– У вас, что вся деревня вольная?
– Вся, добрый человек, только мало нас осталось трудно приходится.
– А не лучше найти хорошего боярина, а то ведь забьют!
– Не лучше. Свободными жили, свободными помрем.
Мужик нравился мне все больше. Говорил он уверенно и спокойно.
– Ложись на лавку, я тебя лечить буду, – сказал я.
– Пустое это, – ответил он, – мне все нутро отбили, сам диву даюсь, как до пасхи дожил.
– Ложись. Попытка не пытка, хуже не станет, а выздоровеешь, сможешь за себя посчитаться.
– Эх, добрый человек, на Руси если начать друг с дружкой считаться, то и народу не останется. Пускай Господь за кривду спрашивает, а нам бы свои грехи замолить.
Несмотря на усталость, я активно взялся за лечение, но скоро почувствовал, что проку от меня мало: слишком вымотался за последние два дня.
– Пока все, – сказал я, – утром продолжим. Сейчас мне нужно выспаться.
– Ложись, батюшка, – откликнулась Марья. – Может, дать бараний тулупчик укрыться?
В избе было тепло от протопленной печи, и от тулупа я отказался. Вежливые хозяева отправили детей спать на полати и погасили лучины. Я, как только прилег, тут же провалился в глубокий сон.
Проснулся поздним утром от шума в подворье. В избе был полумрак, и я не сразу понял, где нахожусь. Когда вспомнил, прислушался, пытаясь понять, что там происходит. Во дворе слышались сердитые крики и плач детей. Догадался, что у хозяев очередные неприятности. Я быстро встал, натянул на себя кольчугу, нахлобучил на голову шлем и, низко пригнувшись в крохотных дверях, вышел наужу.