Гималайский зигзаг
Шрифт:
…В саду раздавались странные, весьма подозрительные звуки – что-то утробно урчало, переливчато попискивало и даже пыхтело, словно большая квашня…
Внезапно в дальней части дома, в небольшом коридорчике с обвалившейся крышей кто-то пробежал, дробно простучав по камням не то когтями, не то копытцами. Миша откинул угол одеяла и насторожился. Старый Барджатия тоже встревожился, вздернул голову…
– Что за фигня? – хриплым шепотом поинтересовался Перси.
Легкий топоток донесся снова, теперь уже значительно ближе, прямо за нагромождением
– Тварь какая-нибудь из леса забралась. Животное, – неуверенно сказал Миша. – Надеюсь, травоядное.
– Вон, вон смотрит! – ахнул Перси.
Над камнями появились два круглых желтых глаза. Обладатель их в почти полной темноте, царившей внутри дома, был неразличим. Глаза мигнули и скрылись, а из джунглей тут же потянуло цепенящим холодом.
«Обезьяна?» – подумал Миша. Странная какая-то обезьяна, да и глаза, что плошки… Он вспомнил об оружии, что имелось у старика, и поманил его к себе. Барджатия опасливо подошел.
– Пистолет, – велел Гурфинкель, протягивая руку.
Это оказался старый армейский «кольт», который старикан раздобыл невесть где и неизвестно когда, причем с техдавних пор практически о нем не заботился. Миша не очень хорошо разбирался в оружии, понял, что пистолет в принципе выстрелит, хотя не мешало бы его почистить и смазать.
Вот только в кого стрелять?
– Туман, – лаконично заметил старичок.
Миша только моргнул. Этого еще не хватало! Помещение наполнялось белесой дымкой, лениво качавшейся в слабом свете луны. Внезапно из мутного марева вымахнула огромная, как показалось Гурфинкелю, метра под три, обезьяна – с серебристой шерстью, в тускло светившемся драгоценными камнями ошейнике, в каком-то подобии вычурной короны на голове…
Перси охнул. Миша икнул. Господин Барджатия зажмурился.
Тварь остановилась посередине зала, чуть покачивая длинными руками и внимательно обводя взором оцепеневших искателей приключений, не иначе выбирая, кого бы придушить в первую очередь.
Старичок-проводник что-то неразборчиво забормотал и сел на пол. Миша застыл с открытым ртом, а Перси пршептал:
– Святая Дева! Она же больше, чем Мэджик Алекссон!
Обезьяна переступила с ноги на ногу, оскалила длинные желтые зубы и медленно двинулась на стоявшего ближе всех Мишу. Он тонко пискнул и выстрелил…
…Пуля прошла сквозь зверя, не причинив тому ни малейшего вреда. Обезьяна, тем не менее, поняла, что в нее стреляли, и, остановившись на полпути, зловеще ухмыльнулась – так во всяком случае показалось перепуганному насмерть Гурфинкелю. В лапе сверкнул невесть откуда взявшийся изогнутый нож.
– Бежим! Бежим! – заорал Миша и бросился прочь из дома, спотыкаясь о битый камень и гнилые деревяшки. За ним метнулся Перси, успевший схватить за шиворот господина Барджатию. Старичок покорно волокся по каменному полу, не успевая даже
Метрах в ста от развалин они остановились, тяжело дыша.
– Что это за чертовщина? – спросил Миша, обращаясь к проводнику. Тот только развел руками.
– Слушай, а где… Где Покровский?!
– Там осталась, наверно… – горестно вздохнул Перси. – Небось съели ее уже… Твоя видела зубищи какие? Моя чуть не умерла!
Гурфинкель бухнулся в траву, помотал головой.
– Боже ж мой! Это мне за свинину… Но ведь я ее даже не ел! А таки жалко Покровского… Кто будет вещи таскать?
– И вещи тоже там лежат, – напомнил Перси. – Утром придется вернуться. Телу опять же похоронить, если чего от телы останется…
Миша прислушался – со стороны разрушенного дома не доносилось никаких звуков. Если Покровского и пожирали, то аккуратно и без лишнего шума. Хотя Бумба, скорее всего, орал бы, и очень громко. Вон, голосина какой, даром что слуха нет!
– А, может, нам просто почудилось? – предположил Миша, почесывая особенно нахальный прыщ на носу. Перси пожал плечами:
– Наша траву не курила, наша таблеток не жрала… Моя видела штуки и почище, особенно с настоящей ямайской травки… Но на трезвую башку – ни разу.
– Я все же пойду посмотрю, – решился Гурфинкель. Выставив перед собой бесполезный пистолет, он прокрался меж деревьев к дому и остановился в нескольких шагах от крыльца. Прислушался…
Тишина.
Всмотрелся…
А что это там в дверном проеме?
…Огромная обезьяна, высунув голову, смотрела на Мишу спокойно и невозмутимо, словно даосский мудрец, успевший уже все познать в это бренном мире. Похолодев, Гурфинкель выронил пистолет и приготовился умирать, но обезьяна покачала головой – и сгинула. Миша медленно переступил онемевшими ногами, зачем-то поднял пистолет…
Они вернулись к месту ночлега с первыми лучами солнца.
– Моя боится входить, – неуверенно проговорил Перси, остановившись на крыльце. – А ну как она нашу Бумбу на куски порвала? Голова валяется, ноги валяются, кишки по стенам висят…
Гурфинкеля передернуло. Он вдруг вспомнил, как Андрей Покровский защищал его в детстве от злых мальчишек с соседней улицы…
– Все равно надо, – вздохнул Миша. – Друг все-таки. Пойдем…
– Друг… – согласился Мочалка. – Ну ладно. Твоя только войди первый и скажи, валяется голова или нет.
Гурфинкель вновь вздохнул.
Он ждал самого страшного – и даже чего-то пострашнее. В конце концов жуткая плотоядная обезьяна могла никуда не уйти, остаться, дабы подождать следующего. Однако, к своему крайнему облегчению, заглянув в зал, ни головы, ни кишок Покровского он не узрел. Вещи тоже вроде бы лежали на своем месте… Сзади чихнул господин Барджатия, и Миша от испуга подпрыгнул.
– Будь здоров, Михаил! – внезапно послышался знакомый голос.
Андрей Покровский неторопливо появился из какого-то темного прохода, застегивая штаны.