Гимн Лейбовичу (Страсти по Лейбовицу)
Шрифт:
— Я хотел увернуться, — хрипло выдавил он. — Я не хотел…
— Не говори ничего, — прервал его Рик. — Я все видел.
Они положили его на ящик и он услышал, как кто-то позвал врача. Затем он ощутил, что на нем расстегивают одежду и ощупывают бок.
— Мела…
— Я здесь, Торни.
И потом она тоже была рядом, но в окно светило солнце и пахло больницей. Несколько секунд он просто смотрел на нее, пока не почувствовал, что может говорить.
— Пьеса? — прошептал он.
— Ей здорово досталось, —
Он закрыл глаза и застонал.
— Но это принесет деньги.
Он моргнул.
— Рекламный эффект просто колоссальный. Прочитать тебе отзывы?
Он слабо кивнул и она развернула перед собой газету. После того, как она прочитала половину первой статьи, он движением руки показал, что достаточно. Публика где-то в конце последней сцены заподозрила неладное и это подтвердилось, когда сразу после спектакля позвали врача.
— За сценой был какой-то бедлам, — сказала она. — Жаль, что ты ничего не видел.
— А пьесу не снимут?
— Теперь это просто невозможно: все газеты подхватили сенсацию, и билеты распроданы на неделю вперед.
— А Жадэ?
— Бесится. Злая как собака. Ты ее осуждаешь?
— Нет, — пробормотал он. — Мне её жаль. Я никому не хотел причинять вреда.
Она с сочувствием посмотрела на него.
— Если рубишь лес, Торни, даже бутафорский, то все равно щепки летят. И это не всем нравится. Иначе просто не бывает.
Она была права. Если изо всех сил цепляешься за прошлое, то причиняешь боль только себе. Но чтобы пробить дорогу прошлому в настоящее надо растолкать окружающих.
— Твой театр умер, Торни. Сейчас ты это понял?
Он подумал об этом и устало покачал головой. Театр не умер. Изменилась только форма, да и то, пожалуй, временно.
Театр, актер — понятия такие же древние, как сама человеческая цивилизация. Они пережили все формы, приемы и технологии. И они переживут сегодняшний модный культ машины… Эти мысли поправили настроение и теперь его поступок представал в героическом свете. Подавленное состояние прошло.
Рик, навестивший его в тот же день, почувствовал это первым.
Увидев его на пороге палаты, Торнье широко улыбнулся.
— О, Ричард! Проходи… — Его прервал приступ кашля.
— Садись сюда. Ты поможешь мне подыскать новую работу?
Он махнул газетным листом с объявлениями о найме и усмехнулся.
— Ну, как твои маленькие черные ящики, старик?
Он умолк. Лицо Рика оставалось холодным, и он остался стоять. Помолчав, он сказал:
— Я всегда думал, что в любое время найдется простак, который захочет повторить подобное соревнование.
— Соревнование? — не понял Торнье.
— Да. В прошлом веке состязались китайский математический гений и компьютер Ай-Би-Эм. Вот это было зрелище, скажу я тебе.
— Но послушай…
— А за сто лет до этого
— Если ты пришел, чтобы…
— А перед этим были ткачи против ткацких станков.
— Спасибо, что навестил, Ричард. Когда пойдешь, скажи, пожалуйста, медсестре…
— Положим, ты ломаешь станки, объявляешь бойкот пишущим машинкам, разрушаешь их. Ну, а дальше что? Ты хочешь быть лучшим инструментом, чем любой другой?
— Ладно, я ошибся. Чего ты, собственно, хочешь, полюбоваться на меня? Прочитать мне мораль? — Торнье отвернулся к стене.
— Нет. Мне просто интересно… Специалист пытается вступить в соревнование с более эффективным механизмом. А зачем?
— Более эффективным? — Торнье хотел было приподняться, но застонал от боли и опустился на подушку.
— Только тише, — сказал Рик. — Извини. Я хотел сказать — с более специализированным. Зачем тебе это?
Торнье долго молчал. Наконец, он решился:
— Из ревности. Даже ястребы оберегают свои места охоты от других ястребов. Боязнь конкуренции.
— Но ты не ястреб, а машина — не конкурент.
— Перестань, Рик. Ты технарь и ни черта не понимаешь в искусстве. Искусство могут творить только люди, но уж никак не машины. Поэтому театр машин просто не имеет ничего общего с искусством. — Он устало поднял руки и снова опустил их на одеяло. — Зачем ты пришел?
Рик склонил голову, помедлил и подошел к его кровати.
— Я хотел помочь тебе… если ты ищешь работу, — сказал он. — Когда я вошел и увидел, как ты лежишь тут, будто король Артур на смертном одре, меня всего передернуло. — Он сел на стул и посмотрел на вдруг постаревшего Торнье.
— Ты хочешь помочь мне найти работу?
— Возможно. Не уходить же тебе на пенсию… еще поработаешь.
— Для меня уже слишком поздно.
— Ты вообще опоздал родиться. Уже сотню лет все вокруг идет по-другому. Какую бы ты не получил специальность, прогресс либо поглотит тебя, либо найдет способ тебя заменить. А если ты найдешь что-нибудь похожее на пенсионный приработок, тебя там похоронят, да еще и эпитафию напишут. Ты думаешь, у инженера-электронщика больше гарантий, чем у актера или чернорабочего?
— Не знаю. Это несправедливо. Все, чему учился, карьера…
— Но у тебя специальность, которая надежна всегда.
— И что же это за специальность?
— Специальность творить новые специальности. Постоянно. Свои собственные.
— Но это же абсурд. — Он хотел сказать, что такое — удел немногих людей, породистой технической элиты, которым не нужно заботиться о хлебе насущном. А на кого ему переквалифицироваться в своем возрасте?
— Ладно, не будем ссориться, Торни, — примирительно сказал Рик. — В общем, что касается твоей работы…