Гипсовый трубач
Шрифт:
— Возможно, — кивнула Маргарита Ефимовна, подняла дубленку и поставила ее на пол. — Видишь?
— Вижу…
Мой подарок твердо стоял на паркете, прихотливо сложившись в странное шкурное сооружение, напоминающее вигвам.
— Но и это не все!
— Что ж еще?
— Она, она… — прошептала жена, всхлипнув, — она с застежками на мужскую сторону… — и заплакала.
— Не может быть! — воскликнул я, понимая, что как раз очень даже может, ведь мерил-то я проклятую козлиную шкуру на пьяного Камала.
— Выброшенные деньги, — вздохнула Маргарита Ефимовна.
— Не волнуйся, деньги я верну!
— Ну конечно, так я и поверила…
Но я-то знал, что говорю! Одно время мне пришлось подрабатывать, читая лекции о современном
— А почему так далеко?
— Да не в городе, а в кинотеатре «Новороссийск». Помните, был такой на Земляном Валу?
— Конечно. Там сейчас бизнес-центр.
— Вот именно! А я в ту пору, как вам докладывал, водил дружбу с Гришкой Пургачом, перезнакомился с кучей знаменитых актеров, актрис и режиссеров, знал все их тайны. Лекции мои не претендовали на концептуальность. Главное — ответы на вопросы: кто на ком женат, кто с кем развелся, кто из звезд пьет как сапожник, а кто уже завязал или уехал за бугор, вроде Савки Крамарова. И вот однажды ко мне подошла миниатюрная брюнетка с легким пушком на верхней губе, свидетельствующим о скрытом темпераменте. Непонятно, правда, что несчастные дамы делают с этим темпераментом, когда после сорока пушок превращается в мушкетерские усы?
— Скажите, а правда, что Баталов женат на циркачке? — спросила она с волнительным придыханием.
— Да, это так, — ответил я с лекторской солидностью. — Она цирковая наездница и цыганка. А зовут ее Гитана…
— Гитана! — ахнула брюнетка, сверкнув черными глазами.
— А вас как зовут?
— Гуля Игоревна…
— Гуля Игоревна, я заметил, вы не в первый раз на моей лекции…
— Да, я тут работаю, через дорогу, в «комке»… старшим товароведом.
— Где она работает? — не понял Кокотов.
— «Комок» — это комиссионный магазин, — объяснил Жарынин соавтору и снова обратился к интересующейся брюнетке. — А вы когда-нибудь бывали в Доме кино?
— Никогда.
— Я вас как-нибудь приглашу.
— Вы тоже к нам приходите, если что…
Я стал к ним наведываться — и немного приоделся. Мы подружились, я за ней пытался ухаживать, но сорвал всего несколько полутоварищеских поцелуев: Гуля, увы, оказалась из порядочных женщин, изменяющих мужу только по любви. Как-то раз я повел ее в Дом кино на закрытый показ фильма «Однажды в Америке», причем на мне был роскошный темно-синий блейзер, который она же мне по-дружески попридержала. Тогда ведь с импортом непросто было, за одной привезенной из-за бугра модной шмоткой очередь выстраивалась. Поднимаясь по лестнице, я глянул на себя в огромное зеркало: мне навстречу шел статный джентльмен с ранней интеллектуальной лысиной и серебристыми висками, как у Николсона. Гуля тоже смотрела на меня в тот вечер особенными глазами. Знаете, для того чтобы в женском сердце вместо теплого снисхождения вспыхнула страсть, иной раз достаточно мелочи — изящно повязанного галстука, удачной шутки, оригинального подарка, нового пиджака… А то обстоятельство, что блейзер мне отвесила именно она, сыграло, представьте, роль пускового механизма. Я стал почти мужем, заботливо обуваемым и одеваемым.
Во время знаменитого эпизода, когда Лапша в исполнении Де Ниро насилует в такси боготворимую девушку, испуганная товароведка в темноте прижалась ко мне, и я, успокаивая, погладил ее колено. По дороге домой она твердила, что «такие неприличные вещи» показывать на экране, а тем более смотреть вообще нельзя! Я проводил ее до подъезда, Гуля поблагодарила меня за культурный вечер и смущенно промолвила, что с удовольствием пригласила бы к себе на чай, но там, в квартире, ее ждут сын-школьник и муж-доцент, уверенные, будто она допоздна задержалась в магазине, заканчивая квартальный отчет.
— Ничего не поделаешь… — вздохнул я, и мы стали любовниками в лифте.
— Врете, врете, врете! — взорвался, не выдержав, автор «Сумерек экстаза».
— Почему? — оторопел Жарынин и даже ударил по тормозам, едва не создав аварийную ситуацию.
— Потому
— Ну не каждую, коллега, далеко не каждую! Что же касается Гули, тут вы правы: потом, изредка, если моя жена уезжала в командировку, она заглядывала ко мне, чтобы взбодриться от торговой рутины.
— Врете, врете, врете!
— Нет, в таком оголодавшем состоянии вам ни в коем случае нельзя ухаживать за Натальей Павловной. Учтите, только легкая пресыщенность делает мужчину интересным.
— Не ваше дело!
— Андрей Львович, вспомните завет Сен-Жон Перса: воздержание — прямой путь к человеконенавистничеству!
— Пошли вы к черту!
— Я подумаю, как вам помочь!
— Не нуждаюсь. Рассказывайте дальше!
— Про наш роман?
— Нет, про дубленку.
— А я про нее и рассказываю. В общем, эту злополучную козлиную шкуру я отнес в «комок». Несмотря на эксклюзивное ко мне отношение, Гуля пришла в ужас и долго, надев нитяные перчатки, поминутно отворачиваясь, чтобы схватить свежего воздуха, ворочала мою зловонную покупку, напоминая патологоанатома, роющегося в мумифицированном трупе. Я собрался уже, махнув рукой, взять эту смрадную дрянь и выбросить где-нибудь за городом, но моя подруга, закончив идентификацию, посмотрела на меня долгим любящим взглядом, вздохнула и сказала:
— Ладно, оставь! Попробую что-то сделать…
— Неужели купят? — засомневался я.
— Но ведь ты же купил! — с экзистенциальной грустью, свойственной труженикам прилавка, ответила она. — Сколько, кстати, это стоило?
— Четыреста пятьдесят.
— Сколько?! Боже! Ну хорошо… Поставлю пятьсот пятьдесят. На руки, если удастся, получишь четыреста сорок.
— А может, лучше сразу снизить цену?
— Это мы всегда успеем. Если будет стоить очень дешево, начнут искать недостатки. И найдут…
— У нее застежки на мужскую сторону, — на всякий случай напомнил я.
— Знаю! — самоотверженно прошептала моя возлюбленная: два дня назад она призналась, что ради меня готова уйти от мужа-доцента.
Для начала Гуля обработала дубленку импортным дезодорантом, угробив целый баллончик, в результате шкура уже не воняла козлом, зато исходила сладким трупным запахом.
— Звони! Буду ждать… — сказала она на прощанье.
Не знаю, что она имела в виду: то ли участь выставленной на торжище гиблой дубленки, то ли мой отклик на ее готовность оставить супруга… Но так или иначе, а наши отношения с того момента пошли на убыль. Мне было неловко лишний раз звонить ей в «комок», ведь Гуля могла подумать, я лишь делаю вид, будто хочу услышать ее нежный голос, а на самом деле интересуюсь, не продалась ли наконец отделанная ламой вонючка. Моя подруга все чаще под разными предлогами стала отказываться от интимных свиданий, потому что при встрече, наскоро, как приветствиями, обменявшись оргазмами, мы, сами того не желая, начинали обсуждать туманные перспективы реализации сыромятного чудовища, произведенного горными моджахедами. А ведь прежде, подобно всем влюбленным, утомясь, мы подолгу нежились, искренне удивлялись тому, что на огромной планете, где бессмысленно шныряют туда-сюда миллиарды мужчин и женщин, два сердца, измученных брачным одиночеством, нашли друг друга. Гуля, неплохой счетовод, начинала вычислять вероятность нашей встречи… Кокотов, вы хоть представляете, насколько ничтожна эта вероятность?
— Нет… — сознался писатель.
— Вам лучше не знать. Разве это не чудо, что два человека, еще вчера не знавшие о существовании друг друга, оказываются столь близки, что стыдно подумать…
— А что же дубленка? — поинтересовался автор «Знойного прощания».
— Эх вы!
…Прошел почти год, а шкуру никто так и не купил. За это время мы окончательно охладели, и судьба дубленки, пожалуй, — единственное, что продолжало нас связывать. Мы перезванивались. Я успел страстно влюбиться в длинноногую студентку ВГИКа… Ничего, что я об этом рассказываю?