Гипсовый трубач
Шрифт:
На углу переулка, где в советское время помещался известный всей Москве рыбный магазин, Андрей Львович вспомнил семейное предание о том, как в тетю Нину, сестру Светланы Егоровны, возмущенный продавец бросил селедку. Дело было так. Нина Егоровна от рожденья обладала двумя удивительными качествами. Она молниеносно считала в уме, никогда не ошибаясь и периодически посрамляя кассовые аппараты, частенько выдававшие неверную сумму. Окрестные кассирши панически боялись тетю Нину и, наверное, поэтому, подсчитывая стоимость ее покупок, часто ошибались, правда, всегда в свою пользу. А еще она на глазок могла определить массу взвешенного куска мяса, колбасы или сыра с точностью до десяти граммов, что бы там продавцы ни мудрили со своими гирьками. И
— Четыреста семьдесят пять граммов! — объявил он с обидой и, вынув из-за уха карандашик, чиркнул циферки на серо-коричневой оберточной бумаге.
— Четыреста шестьдесят, — мягко уточнила тетя Нина.
— Четыреста семьдесят, — нехотя поправился прилавочник, сопя и делая вид, будто вглядывается в риски на шкале весов.
— Четыреста шестьдесят, — уже тверже повторила она.
— Четыреста шестьдесят пять, — зверея и нервно переставляя чугунные гири как шахматные фигуры, согласился мужик.
Тетя Нина, молча взяв селедку, прошагала к контрольным весам, стоявшим на специальной полочке под вымпелом «Образцовое торговое предприятие Москвы», положила рыбу на алюминиевую плоскость, дождалась, пока трепетная стрелка, пометавшись, застынет на окончательном делении, и на весь магазин торжественно, объявила:
— Четыреста шестьдесят! С бумагой.
Затем Нина Егоровна презрительно кинула селедку на прилавок и приказала:
— Заверните в два слоя! Я иду выбивать.
Но на полпути к кассе она услышала, как покупательское сообщество изумленно охнуло, и тут же почувствовала мокрый шлепок в спину. Это посрамленный продавец, забыв себя, швырнул ей вдогонку избранную сельдь — и на белом финском кримпленовом платье (тетя Нина собиралась в гости) навсегда отпечатался жирный рыбий силуэт. Был страшный скандал — с прибеганием директора, вызовом милиции, составлением протокола и уговорами забрать заявление. Пока успокаиваемый коллегами и покупателями прилавочник рыдал, мешая слезы с пряным рассолом, высокие стороны сошлись на следующем: тете Нине в качестве моральной компенсации выдается целая банка атлантической сельди, а расходы на реставрацию платья возмещает продавец. Кроме того, директор магазина звонит своему коллеге в ГУМ, где пострадавшая сможет купить себе в спецсекции любой новый наряд — импортный. На этом конфликт сочли исчерпанным. Но вот что удивительно: покупатели в основном поддержали не обиженную прицельным селедочным метанием тетю Нину, а нервного продавца, оправдывая его выходку несовершенством социалистической системы.
Через много-много лет, заболев, Нина Егоровна с точностью до копейки скалькулировала стоимость своих похорон, поминок и памятника. Умерла она в разгар гайдаровских реформ, и отложенных на сберкнижку денег хватило бы разве на похороны куклы в магазинной картонной коробке, а поминальный стол впору было накрывать как в детстве, понарошку, когда салат резали из листиков подорожника вперемешку с одуванчиками. Памятник? Памятник можно соорудить из двух скрещенных прутиков, словно упавшему с балкона котенку.
Входя в «Библио-глобус» сквозь вороулавливающую пикалку, писатель поймал на себе взгляд охранника, кажется заранее уверенного в том, что Андрей Львович пришел в магазин с обязательным намерением стибрить книжку. Зачем? Книг вокруг было чудовищно, противоестественно много — с пола до потолка. У нормального гражданина,
Поздравляя себя с этими неожиданными сравнениями, Кокотов отыскал на первом этаже отдел «Медицина», нашел на полке толстый справочник, раскрыл на букве «Н», полистал и прочел: «Невусы, родимые пятна, — небольшие, обычно темные образования на коже…»
«Так это ж просто родинка!» — заликовал он и ощутил такую легкость, что простой ветерок мог унести его вдаль.
Усилием воли автор «Полыньи счастья» заставил себя вернуться в справочник: «…образования на коже, которые развиваются из вырабатывающих пигменты клеток кожи — меланоцитов. Родимые пятна локализуются практически на любых участках кожи, бывают разными по размеру, по форме, плоскими и возвышенными…»
«У меня, вероятно, возвышенный невус!» — подумал писатель и продолжил чтение:
«…Родимые пятна, которые имеют непривлекательный внешний вид или расположены в местах, где их раздражает одежда, могут быть удалены врачом с помощью скальпеля и местного анестезирующего средства. В основном родимые пятна безопасны и не требуют удаления, однако некоторые из них напоминают злокачественную меланому. Их трудно бывает отличить…»
«Так вот чего они всполошились!» — догадался Андрей Львович и, не дочитав статью, поставил том на полку.
Повеселев, он отправился с проверкой в отдел любовных романов и на столике с табличкой «Рекомендуем!» еще издалека заметил две книжки Аннабель Ли — «Сердце порока» и «Заблудившиеся в алькове». К последней была прикреплена желтая бумажка с надписью «Лучшие продажи августа». Но чувство законной гордости отравляла горечь вынужденного бескорыстия: «Вандерфогель» принадлежал к тем многочисленным хитрым издательствам, у которых тираж в 5 тысяч экземпляров, однажды напечатанный, не кончается уже никогда. По этой причине аванс был и оставался единственной разновидностью финансового общения книгопёков с авторами. А Кокотов все свои авансы давно получил и потратил. Вздохнув, он по привычке проследовал к дальним стеллажам, где покетбуки стояли по алфавиту, и обнаружил на полке еще десяток пыльных сочинений Аннабель Ли:
«Кентавр желаний»
«Похититель поцелуев»
«Полынья счастья»
«Женщина как способ»
«Отдаться и умереть» в двух частях
«Заблудившиеся в алькове»
«Бес наготы»
«Кандалы страсти»
«Преданные объятья»
«Знойное прощание»
«Плотью плоть поправ»
Из книжек, написанных им для серии «Лабиринты страсти», в ассортименте отсутствовали «Русалки в бикини», «Жадная нежность», «Роковая взаимность», «Сумерки экстаза» и еще один роман, название которого Андрей Львович, хоть убей, никак не мог вспомнить. Убеждая себя, что эти книжки успешно разошлись, а не сданы в уценку, он двинулся к выходу, но задержался у столика с обложками, рекомендованными к чтению. Нестарая еще женщина с унылым лицом замужней брошенки листала «Заблудившихся в алькове», мучительно раздумывая, купить или нет. Автор, затая дыхание, следя за ней, делал вид, будто разглядывает новый роман Павлины Душковой «Тайна кантона Гларус».
«Город Женева расположен на берегу одноименного озера», — прочитал он первую фразу, заскрипел зубами, вскипел профессиональной яростью и подумал, что за такое начало писателя надо расстреливать на месте.
Покупательница крутила «Заблудившихся» так и эдак, листала, ставила на место, брала снова, разглядывала цену и даже взвешивала на ладони, точно упаковку фарша. Наконец она тяжко вздохнула, словно совершая осознанную ошибку, и понесла книгу к кассе. У писателя, охваченного озорным жизнелюбием, вдруг мелькнула занятная мысль — догнать ее и сознаться в том, что Аннабель Ли — это он, Андрей Львович.