Гипсовый трубач
Шрифт:
— М-да… Результат известен, — кивнул Жарынин. — «Ипокренино» захватят, а стариков выгонят на улицу. Но если вы такой щепетильный, попросили бы Прошу. Мальчик — лицо незаинтересованное…
— Неужели вы полагаете, Дмитрий Антонович, что такими жалкими уловками можно обмануть Мировой разум? Он не допустит!
— Почему же?
— Потому что в подобных ситуациях возможна некорректная деформация исторического тренда. Понимаете?
— Не совсем, — признался Кокотов.
— Видите ли, — с готовностью принялся разъяснять директор. — Возьмем, скажем, Куликовскую
— Почему именно битву и непременно Куликовскую? — насторожился режиссер.
— На примере ключевых исторических событий удобнее объяснять, что такое некорректная деформация исторического тренда…
— Ну-ну!
— Вы, разумеется, помните, с чего началась битва?
— С поединка Пересвета с Челубеем, — вспомнил автор «Кентавра желаний».
— А кто победил?
— Никто. Оба упали замертво.
— Верно, — кивнул Огуревич с видом удовлетворенного педагога. — А теперь представьте себе, что кто-то из чародеев, которых, по свидетельству очевидцев, было при ставке Мамая во множестве, заранее вышел бы в мировое информационное пространство, выяснил, куда именно ударит копье Пересвета, и рассказал Челубею. И батыр подложил бы под кольчугу в это самое место, допустим, железную пластину. В результате татарин побеждает. Это сразу деморализует войско Дмитрия Донского. И битву, поскольку силы были примерно равны, он проигрывает вчистую. Вместо Рюриковичей на Руси воцаряются Мамаичи, ислам становится в Евразии правящей религией, и мировая история кардинально меняет свое направление. И все это из-за какой-то железки. Но ведь Мировой разум ничего такого не допустил…
— А как же он допускает, что заслуженные старики могут остаться без крова? Это разве не деформация тренда?! — возмутился Жарынин.
— Кто знает, кто знает… — вздохнул Аркадий Петрович. — Возможно, Мировой разум именно сейчас сгущает в социуме негативные явления, чтобы мы наконец осознали абсурдность нынешнего жизнеустройства… — Говоря это, директор наливался значительностью, а щеки его становились все мускулистее. — Я вот что вам скажу…
— Лучше скажите мне, пасынок Мирового разума, как вы договорились с Меделянским, — грубо перебил режиссер. — Он председатель фонда и был обязан запретить вам прикасаться к стариковским деньгам! А тем более покупать «чемадурики»!
— Я его убедил.
— Меделянского? Это невозможно.
— Он проникся…
— Меделянский? Чушь!
— Ну хорошо… — Директор распустил щеки и потупился. — Часть средств я отдал ему на судебные расходы…
— Ага, значит, он судится на стариковские деньги?
— Да… Но Гелий Захарович обещал в случае победы двадцать процентов всех доходов от Змеюрика перечислять в фонд «Сострадание». А это — гигантские деньги!
— И вы поверили?
— А что мне оставалось делать? — окончательно сник Огуревич.
— Сколько он уже судится?
— Лет семь-восемь… А может, и больше.
— М-да… Прав был старый ворчун Сен-Жон Перс, когда говорил: суд — это такое место, где у закона можно купить столько справедливости, на сколько тебе хватит денег!
— Он и в самом деле так говорил? —
— Разумеется. В «Анабазисе».
— Надо будет почитать.
— Я вам привезу книжку. И когда же закончится тяжба?
— Буквально на днях. Я получил от Меделянского оптимистичный емейл. Если он выиграет, мы спасены!
— А если не выиграет?
— Тогда вся надежда на вас…
Некоторое время сидели молча и для осмысления ситуации снова выпили — каждый по-своему.
— А кто такой Ибрагимбыков? — морщась от лимона, спросил Жарынин.
— Понимаете, мне нечем было кормить стариков… Я не знал, что делать. Сначала Кеша, внук Болтянского, обещал, что фирма «Дохман и Грохман», он там служит, арендует у нас землю за старой беседкой… Но сделка не прошла экспертизу. И тогда я попросил взаймы…
— У Ибрагимбыкова?
— Да…
— Откуда он взялся? Кто такой?
— Не знаю. Сам ко мне пришел. Хотел разводить в наших прудах зеркальных карпов. Мы разговорились, он тоже интересуется торсионными полями. Я был в отчаянье…
— Значит, он появился в тот момент, когда вы были в отчаянье?
— Именно.
— И вы, конечно, подумали, что его к вам на выручку прислал Мировой разум?
— В некоторой степени… — уныло сознался Огуревич. — Но пруды ему не подошли. И тогда он предложил мне кредит…
— Подо что?
— Ах, какая разница!
— Большая.
— Под землю.
— Но ведь тут заповедник. Впрочем, «Небежин луг» вы все-таки умудрились продать. Интересно — как?
— Трансгаз все оформление взял на себя.
— Ну, Трансгаз, если очень захочет, может и Красную площадь под гольф-клуб продать.
— Да… Но Ибрагимбыков гарантировал… Мне и в голову не могло прийти, что человек, разбирающийся в антропогенезе…
— Что ж эта сволочь, Мировой разум, вам не шепнул, что Ибрагимбыков — просто бандит и с ним вообще нельзя связываться?
— Не шепнул… — мертвым голосом отозвался директор, закрыл лицо руками и набряк в одиночку.
Соавторы дождались, когда он отнимет ладони от лица, уже совершенно пьяного.
— И что теперь?
— Теперь через суд он требует признать «Ипокренино» его собственностью.
— А вы?
— А мы подали встречный иск…
— Предсудейка была?
— Была.
— Ну и что?
— Ничего хорошего.
— Прессе жаловались?
— Конечно. Верлен целую поэму сочинил.
— Ну и что?
— Не печатают бесплатно…
— В инстанции писали?
— Конечно. Даже президенту.
— Ну и что?
— Ничего. Ответили, что такие вопросы решаются через суд. У нас правовое государство.
— И когда же суд?
— Скоро.
— Точнее!
— Двадцать первого сентября.
— Не ходите. Заседание отложат. А я пока что-нибудь соображу…
— Уже два раза не ходили. Если не придем в третий — решат без нас…
— Какие еще возможны варианты?
— Мы советовались с Кешей, он хороший юрист. Если суд учтет социальное значение и историческую ценность нашего учреждения, он может отказать истцу…