Глас Времени
Шрифт:
Иосиф думает о Фиче и вдруг понимает, что ему совершенно безразлично, как сложилась его судьба.
– Всё, сворачивайся, – распоряжается Хорст, выключая телевизор. – Правительственный транспортник ждет только нас двоих.
И вот опять лабиринты, бесконечные мышиные тропки. Иосиф следует за Хорстом. С ними свита из четырех человек – личные помощники фельдмаршала. Каждый из них отвечает за отдельный вид войск: сухопутный, водный, космический и информационный. У каждого в руках по чемоданчику. Хорст, красивый и важный, в белом парадном кителе, бойко печатает шаг. На пути им встречается лифт, они заходят в его просторную кабину и мчатся на самый верх, где поджидает красивый
Раннее утро. Поднимающееся солнце окрашивает природу насыщенными цветами, лишая её сумеречного портфолио. Слышится шум прибоя. Птицы приступают к своему неугомонному щебетанию. Мартин Борман в синем махровом халате стоит на пороге двухэтажного домика. По ступенькам крыльца навстречу идет Лабберт в неприметном гражданском костюме.
– Доброе утро, мой дорогой друг! – протягивает руку Борман. – Что-то сегодня ты рано.
– Всю ночь не мог уснуть. Когда впереди важный день, у меня это плохо получается.
– Только тебе это ничуть не вредит, – кивает Борман. – Что ни день, ты все моложе и моложе. Пять месяцев назад, увидев тебя на лестнице бункера, я думал, передо мной какой-то дед, но теперь… Ты что, нашел секретный эликсир молодости?
Лабберт не знает, как ответить на вопрос. Разумеется, никакого раствора он не находил. Просто после того, как он отправился на спасение Гитлера и как перестал возглавлять Антарктические поселения, подступающие признаки старости, беспощадно мучавшие его еще с 39-го, вдруг как-то быстро отступили. Приступы паники, головокружение и прочие неприятные симптомы словно смыло водой. Он стал расслабленным и временами блаженным. И это ему сильно нравилось, словно он принимал наркотики, не принимая их.
– Ну, проходи, – приглашает Борман слегка задумавшегося друга. – Твои приступы внезапного выпадения из реальности уже пугают меня. В такие минуты так и хочется дать тебе по башке.
– Молчал бы, старый пес, жующий овес! – отвечает Лабберт, входя в дом и скидывая ботинки.
– Ты тоже его жевал, – Борман хлопает Лабберта по плечу. – В Португалии, когда жрать нечего было. Но мы и овсу были рады.
– Зато теперь ты ешь за двоих, – Лабберт похлопывает Бормана по животу, и тот непроизвольно отскакивает.
– Проходи на кухню, помолодевший болван, я и тебя угощу, – хохочет Мартин, уклоняясь от повторного шлепка.
В окна кухни бьет свет нового дня. Дом невелик, и весь первый этаж преимущественно отдан этому универсальному помещению, где, помимо прочего, готовят пищу. Лишь по утрам в доме пахнет морем, в остальное время – сигаретным дымом и корицей. Лабберт замечает на столе печатную машинку и разбросанные листы.
– Что это, Мартин? Ты взялся писать мемуары?
– Да брось! Я что, по-твоему, настолько стар? Это мой политический труд, где я, как заместитель главного лица в государстве, рассматриваю и нахожу решение житейских проблем. Вот уже третий час пишу о том, как правительство должно реагировать на острые шуточки со стороны народа. Такие интересные мысли приходят! Ты, например, знал, что ординарные меры наказаний в таких случаях действуют только во вред? Нужно, напротив, подогревать этот тонкий сарказм в сердцах людей и раздувать его до абсурда, чтобы им самим становилось стыдно. Это большая работа. Когда мы доберемся до Антарктиды, мне будет что показать фюреру.
– Не хочется тебя огорчать, но показать готовую работу ты не успеешь. Это случится сегодня, друг мой! –
– Как?! – подпрыгивает Борман.
– Со мной связались. Сегодня вечером за нами прибудет транспорт.
– Наконец-то я смогу показать средний палец нашим мытарствам! – Борман открывает шкафчик и достает бутылку вина. – Забудем же о кофе, давай лучше выпьем местной дряни! Ведь такой повод.
– Да ну тебя, пьянь подзаборную! Ты же знаешь, я шесть лет не делал ни глотка. Всё, собака, споить меня пытаешься…
Борман наливает себе вина, а Лабберту кофе.
– А ведь какой путь мы проделали, старина! Бежать из разрушенного Берлина через всю Европу на запад, минуя Францию, Испанию, задержаться в Португалии, прятаться и в итоге оказаться здесь, на другой стороне этого гребаного мира, с бокалом вина в руке. Ну, не счастье ли?
– Удача. Простая маловероятностная удача. А если говорить серьезно, то связи и деньги. Без этого у нас ничего бы не вышло, и очень скоро мы оказались бы на скамье подсудимых.
Борман соглашается.
– Если сегодня мы попадем на Антарктиду, я задам кое-кому вопросы, – тоном, в котором слышится злость, говорит он. – Точнее, вопрос будет всего один: какого черта нас бросили?!
– Тоже бы хотел знать. Мы ведь почти вернулись, до корабля оставалась какая-то сотня метров. – Лабберт машинально тянется к своей ноге, в которую той ночью попала американская пуля. В том месте иногда появляются боли. Здешний врач говорит, что это последствия несвоевременно оказанной помощи, но уверяет, что при правильных упражнениях через год боли обязательно прекратятся.
– Что ж, – вздыхает Борман, осушив бокал, – собираемся в путь.
– Это хорошая идея, – смеется Лабберт, – потому что к вечеру тебе придется перетащить свою жирную задницу на двадцать километров к юго-востоку отсюда. Приблизительно пять километров из этого пути мы пройдем пешком.
– Разве можно так издеваться над секретарем самого фюрера, над рейхсляйтером и просто уважаемым человеком?!
– Ко всему, кроме последнего, ты должен прибавить приставку «экс», – поправляет Лабберт. – Ты не входишь в состав правительства, не являешься секретарем фюрера. Пока ты здесь, ты вообще никем не являешься. Как и я. Теперь поднимаемся и начинаем собираться. А то, похоже, второго шанса добраться до Антарктиды в этом году у нас не будет. Хоть здесь и здорово, но я еще хочу успеть поработать на благо общества. – Лабберт на миг закрывает глаза и видит перед собой заветную ампулку с эликсиром против старения. Заполучить её ему важнее всего. А если фюрер добрался до континента, «антаркты» должны выдавать омолаживающий состав каждому. И пусть в последние месяцы он выбыл из игры, заслуги его прошлого весьма значительны, и не дать ему порцию «вечной молодости» у «антарктов» нет никаких оснований.
Поздно вечером, ровно в назначенный час, они добираются до нужного места. Солнце за спиной катится к океану. Высоко в небе расходятся перистые облака. Впереди остывающим после жаркого дня ландшафтом пролегают зеленые холмы. В некоторых низменностях разлиты небольшие пруды. Воздух чист и видимость идеальная. Вдали можно насчитать несколько отдельных усадьб. Их хозяева, конечно, могут стать нежелательными свидетелями, но это не страшно. Во-первых, скорее всего, о том, что сейчас здесь произойдет, они предпочтут помалкивать. Во-вторых, открывать рот им просто не перед кем. Это не будущее с карманными видеокамерами и социальными сетями, где, цепляя огромную аудиторию, какая-нибудь новость расходится по миру за несколько минут. Лабберт бросает чемодан в траву и, нарочито громко вздохнув, объявляет: