Глас Времени
Шрифт:
– Кажется, пришли.
– Неужели? – снимая рюкзак и вытирая лоб, говорит Борман. – Когда их ждать?
– Это не поезд на Женевском вокзале, здесь точного расписания нет. Но, думаю, недолго.
Борман усаживается, приминая широким задом стебли травы.
– Мне не терпится полетать на этой круглой штуковине, – признается он.
– В который раз ты об этом говоришь? Ты как ребенок. Когда впервые окажешься внутри и услышишь шум двигателей, сразу потребуешь высадки. Точно тебе говорю! Девять из десяти так делают.
– Хочешь сказать, ты тоже?
– Нет,
– Вот смотрю на тебя и никак не могу понять. – Борман резко меняет выражение лица. – Откуда ты вообще взялся?
– В смысле?
– Еще в 1939-м, когда тебя отправили в Антарктиду и лично фюрер приказал мне назначить тебя первым лицом, я захотел ознакомиться с личным делом никому доселе неизвестного Лабберта Голдхабера, резко взлетевшего до штандартенфюрера и возглавляющего отдел «Наследия»…
– И что же ты про меня раскопал? – Лабберт тянет улыбку и лезет в чемодан, чтобы достать морс.
– Подозрительно. – Борман выдерживает паузу, поднимая градус важности дальнейших слов. – Дело оказалось у меня на столе в тот же день. Я читал его до тех пор, пока меня кое-что не насторожило…
– Всё, ты меня рассекретил! – усмехается Лабберт, отхлебывая из литровой банки сладкий ягодный сок.
– А знаешь, что именно? Отсутствие несостыковок и черных пятен! Твоя биография была слишком правильной и открытой. Это-то и встревожило. Если бы я отыскал хотя бы один пробел в твоем прошлом, то, вероятно, просто отложил личное дело. Но я не нашел ничего! Тогда и приказал своим людям разнюхивать…
Лабберт присаживается на свой чемодан и внимательно смотрит на Бормана.
– Знаешь, на каждого человека, сколько-то значимого для этого мира, как следует порывшись, можно найти листочек. На этом листочке может оказаться всё, что угодно: незначительные проказы подростка, ошибки молодости, осознанные преступления взрослости, а также порочащие связи с женщинами или мужчинами. Болезни, анатомические особенности, – Борман загибает седьмой по счету палец, – всё, что хочешь. Я и думал, что обязательно что-нибудь найду…
– Я хорошо заметаю следы, – гримасничает Лабберт.
– …и, наконец, нашел!
Гримаса спадает, Лабберт резко уносится в прошлое, начиная перебирать в памяти тридцатые годы.
– Нашел сведения, связанные с тобой, в деле другого человека. В связи с этим хочу спросить: знаешь ли ты некоего господина по имени Клосс?
Члены тайного Клуба ни при каких обстоятельствах не имеют права раскрывать ни себя, ни кого-либо из участников.
– Не твое дело, – резким тоном отвечает Лабберт.
– Вот и Адольф так же сказал, когда я пришел к нему с беспокойством по поводу странного прошлого его рейхскомиссара. «Не твоё это дело, мой дорогой Мартин», – сказал он и велел эту тему больше не поднимать.
– И спустя шесть лет, ты решил нарушить приказ. Зачем тебе это? Просто пойми, у меня действительно есть особые основания не рассказывать о своем прошлом. Всё, что нужно, ты и так хорошо знаешь, а что не нужно – не знает и не узнает никто! – Лабберт
– Не буду я обижаться, – машет рукой Борман. – Я ведь тоже владею секретами, которые лягут в могилу вместе со мной.
Они сталкиваются взглядами, и между ними возникает канал передачи информации. Секундный, непрочный, но Лабберту и Борману вдруг становится ясно, что за действиями последних десяти лет их жизни стоят совершенно другие люди. Они смотрят друг на друга, как бы спрашивая: «а только ли нас двоих?.. Может, еще и фюрера и всех остальных?», но сила контакта ослабевает, и они отводят глаза, пытаясь осмыслить, правда ли они смогли понять друг друга, не открывая ртов.
Между тем, темнеет. На небе появляется чудо Солнечной системы – Юпитер. Затем, почти как на фотобумаге, проявляются звезды. Повсюду в траве начинается шумная жизнь ночных насекомых. В окнах усадеб зажигается свет. Людей в окрестностях мало, но те, которые есть, живут богато и могут позволить собственный генератор.
– А ты не ошибся? – ерзает Борман. Он устал сидеть на земле, встает и начинает расхаживать кругами. – Не хочется мне провести здесь ночь, а утром плестись обратно.
– Не зуди. Сказали, будут – значит, будут. Наши обещаниями не бросаются. А если не прилетят, значит, случилось что-то серьезное. Но вероятность этого низкая.
– А как они нас найдут? Уже почти стемнело, а через десять минут нас не будет видно даже с короткого расстояния.
– На крайний случай у меня в чемодане лежит керосиновая лампа. Если увидим что-то похожее на летательный объект, сразу зажжём.
– Это хорошо.
Проходит время. На юго-восточном горизонте появляется движущаяся точка. Проглядевший все глаза Лабберт сразу замечает это движение.
– Смотри, – обращается он к задремавшему Борману.
– Что… где? А-а-а, вижу. Оно?
– Надеюсь.
Точка становится ярче.
– К нам летит прожектор? – спрашивает Борман. Честно говоря, он немного волнуется.
– Да, Мартин, авиационный.
– Нет, ну а что он так ярко светит?
– Откуда я знаю? Заткнись.
По мере приближения объекта, чуть впереди него по земле бежит свет прожектора, выхватывая из глубоких сумерек пятно диаметром метров в тридцать. И лесок, и усадьба, и пруд – всё на короткий миг освещается этим лучом. В темно-синем небе вырисовываются контуры диска. Он пролетает низко, но на некотором удалении. Поисковый луч проходит в сотне метров от Мартина и Лабберта. Они стоят в оцепенении, разинув рты.