Глас Времени
Шрифт:
– Зажигай свою керосинку! – Борман толкает Лабберта в бок.
– Да-да, конечно! – Тот раскрывает чемодан, и все его вещи случайно вываливаются. Достает керосиновую лампу, не обращая внимания, что она слегка мокрая, и поджигает фитиль. Но как-то сразу вспыхивает и сам чемодан, и лампа, и вещи. Лабберт пинком отшвыривает загоревшийся светильник, но от удара из бачка проливается еще больше керосина, и теперь всё, вместе с вещами и травой в радиусе трех метров, вспыхивает ярким пламенем.
– Это какая-то чертовщина!!! – кричит Лабберт, затаптывая огонь. Но Борман оттаскивает его за рукав.
– Успокойся, пусть горит. Пожар не остановить, а так они нас хоть заметят.
Дисколет
– Это были все мои вещи! – сокрушается Лабберт.
– Когда мы бежали из Европы, у тебя вообще ничего не было! – Борман толкает Лабберта вперед.
– Да чхать! Когда я первый раз отправлялся в Антарктиду, мой архив тоже сгорел. Его подожгли какие-то твари, напавшие на моего адъютанта. – Он оглядывает остатки вещей, покрытые пеной, и поворачивается к Борману. – У меня судьба такая: вступать в будущее неотягощенным прошлым. Пойдем на корабль.
Люди с огнетушителями догоняют их и пробегают вперед.
– Ни здравствуй тебе, ни пока, – ворчит Борман, наступая на металлическую ступень и подтягиваясь за поручни.
– А чего ты хотел? Чтобы тебя с оркестром принимали?
Они проходят внутрь. Перед ними широкий холл, от которого вглубь корабля расходятся три луча широких коридоров. Один из них идет в центр, в конце его видна железная дверь, а два других, скругляясь, уходят в стороны. Лабберт прежде не видел такого большого дисколета. Видимо, этот образец построен уже без меня, думает он. Хотя, может, это корабль «антарктов»? Но в ту же минуту в мелких деталях интерьера он узнает руку немецкого инженера. В летательных аппаратах пришельцев таблички с планом эвакуации при аварии не вывешиваются.
Дверь центрального коридора открывается. Лабберт с Борманом устремляют всё внимание на того, кто из нее выйдет. Бойкий шаг молодого офицера, появившегося из-за двери, действует почти гипнотически, и Лабберт не сразу узнает в этом человеке своего помощника и доброго друга – Хорста Гоппа.
– Как я рад вас видеть! – Хорст крепко и быстро пожимает Борману руку и спешит обнять Лабберта. – Простите за такую вольность, но я по вам сильно соскучился.
– Я тоже.
– Давайте я возьму вещи, – предлагает Хорст, переключаясь на Бормана и его увесистый рюкзак.
– Нет, спасибо, я сам.
– Тогда идемте за мной, нужно поскорее занять места.
– Значит, с болтанкой при взлете так и не справились? – интересуется Лабберт. Затем поворачивается к Борману и поясняет: – Пока не пристегнёшься, подниматься в воздух попросту травмоопасно.
– С ней справились. Занять места нужно потому, что потом я буду занят, ведь я сам сижу за штурвалом.
– Ты выучился на пилота?
– В прошлом месяце сдал практические экзамены, – самодовольно кивает Хорст. – Теперь я летчик третьего класса. Но как налетаю тысячу часов – стану лётчиком второго.
– А первого? – интересуется Борман.
– Для этого нужно сто боевых часов. Думаю, у нас не скоро появятся такие мастера.
– Это мы еще посмотрим, – говорит Борман. – Вторая Мировая Война закончена, мир празднует победу. Но никто не знает, что мы для них приготовили.
Борман не знает, как заблуждается. Представители немецкой нации будут хранить тайну своего существования целых 225 лет. Это время будет отдано развитию, технологическому прогрессу и закалке духа. И только спустя годы, им суждено будет выйти на свет, чтобы отстоять свое право на жизнь.
Глава 20
Лотар живет у друга. Вечерами смотрит телевизор, ест бутерброды и пьет пиво. В первую неделю своего проживания он стал остро нуждаться в деньгах. Друг Макс жил на пособия, которые ему перечислял фонд бундесвера, и сам еле-еле сводил концы с концами. Тогда Лотар решил подыскать работу. А поскольку при нем не было никаких документов, шанс устроиться исчислялся сотой долей процента. На преступление он идти не хотел; хотя, видя его безвыходное положение, Макс все время обещал свести с «нужными людьми». Лотар посылал его подальше с этими предложениями и просматривал объявления о трудоустройстве, пока не нашел вакансию разборщика картонных упаковок на складе неподалеку.
Теперь с утра до вечера он сортирует коробки, ровно складывает, и горы хлама превращаются в стандартизированные квадратные тюки. Разумеется, при устройстве документы у него спросили, но он хорошо сыграл, сказав, что якобы их потерял и теперь ждет восстановления, а работа нужна позарез. Ему поверили и приняли. Теперь под вечер в кармане у него имеется двадцать евро. Он может позволить себе кое-какие продукты и пиво, на которое он, откровенно говоря, подсел. В прежние годы он не испытывал к этому напитку никаких чувств и от случая к случаю предпочитал что-нибудь покрепче. Но теперь, в связи с экономией денег, он может позволить себе лишь две-три бутылки самого дешевого пива у телевизора перед сном.
Макс каждую ночь пропадает в неизвестных местах и возвращается исключительно под утро. А зачастую не появляется сутки. Лотар прекрасно понимает, чем друг занимается ночами, но после той единственной нравоучительной беседы разговоров с ним не заводит. Он понимает: болтовня не поможет. Чтобы человек соскочил, должно произойти что-то серьезное.
Так проходят дни, наступает осень. Каждую минуту Лотар думает о жене и ребенке. Ко всему прочему, на эти мысли накладываются другие переживания. Он испытывает острую нехватку общения и глотает горечь обиды от того, что приходится носить проблемы в себе. Он часто вспоминает Иосифа и то странное приключение, которое так изменило жизнь. Временами, проделывая монотонную работу на картонном складе, он перестает верить, что все это действительно случилось в реальности. Нет, ему не думается, что это приснилось, таких ярких снов не бывает. Но и в рамки обычных жизненных воспоминаний никак не вписывается. Однако он быстро учится со всем этим жить и не тревожится. Есть все-таки один момент, сильнее прочего давящий на грудь: мысль о том, зачем стоило возвращаться, по сей день грызет изнутри. Время ловко подменило его кем-то другим, тем самым сделав изгоем. Жена его вспомнила, однако от этого не легче. Ведь он не может её даже навестить. Он вообще ничего не может. В этом мире, который он уже перестал считать своим, у него нет ни имени, ни документов, ни денег. Честно говоря, он много думал, каким способом можно связаться с Иосифом, чтобы вернуться обратно. Возникали разные идеи, но для воплощения, опять же, требовались денежные средства. А что в современном мире можно сделать с двадцатью евро?