Главный пульт управления

Скрягин Александр

– Анастасия Вацловна, у нас с вами, разговор, прямо как в притче о Ходже Насреддине, – улыбнулся Мамчин и хлопнул черными ресницами.

– Это что за притча такая? – насторожилась женщина.

– А вот, – начал Шура, – Однажды Насреддин попросил денег у своего богатого соседа. Тот поинтересовался: «Ходжа, зачем тебе деньги?» Насреддин ответил: «Хочу купить слона». «Если у тебя нет денег, зачем тебе слон? – спросил сосед. – Где ты будешь его держать? Чем ты будешь его кормить? Знаешь, сколько слон каждый день съедает? Целую гору всего! Не нужен

тебе слон!» Ходжа подумал и сказал: «Я же просил денег, а не советов!»

– Подумаешь, как умно! – поджала губки Лягушка. – Какого-то Хаджу приплел!

– Ну, это же притча!.. – пояснил Мамчин.

В конструкторском бюро «Экран», и потом на заводе, Тесменецкая находилась в подчинение у инженера Мамчина. Сейчас ситуация изменилась на обратную: в ателье «Мастерица» Александр Михайлович находился в подчинении у Анастасии Вацловны.

Психологически ситуация для общения – не такая уж и простая. Не многим удается выбрать правильный тон.

Ефим отметил: Мамчину это удалось. В интонации его голоса не было ни заискивания, ни панибратства. Он говорил спокойным, ровным тоном, каким и должны разговаривать между собой люди. Независимо от того, какое положение в обществе они занимают.

– Да, ладно! – махнула ладошкой Анастасия Вацловна. – Подписала я уже приказ! Повысила вам зарплату! С первого числа текущего месяца, между прочим. И процент с выработки подняла! Так что, можешь мне свои притчи не рассказывать!

Мамчин прикрыл глаза своими черными ресницами-щеточками.

– Значит, я Тимофею Павловичу так и доложу: с первого числа зарплата повышена? – спросил он.

– Да, уж, так и доложи ему, пожалуйста, чтобы Тимофей Павлович не рассердились! – съязвила Царевна-лягушка.

Ефим понимал: Тесменецкая и Мамчин играют пьесу, где действующим лицом является какой-то ужасно грозный Тимофей Павлович Топталов, требующий докладов. На самом деле, Тима – находился в прямом подчинении у Шуры и, разумеется, не только не мог требовать у него отчетов, но это ему бы и в голову не пришло.

– А, если он спросит, насколько зарплата повышена, что мне ответить? – продолжал играть спектакль Шура.

– Намного зарплата повышена! Намного! – начала выходить из себя хозяйка ателье. – Вы настолько и не заслуживаете! На тридцать процентов! И с выработки на двадцать!

– Ну, спасибо, так и передам Тимофею Павловичу! – примирительно моргнул черными ресницами Мамчин. – Что ж, тогда, счастливо оставаться!

Он дружески кивнул Ефиму, вежливо склонил голову перед женщиной, сделал прощальный жест рукой и исчез меж соснами.

А в это время на тропинке, идущей снизу, появилось сразу несколько человек: трое мужчин и женщина. Вглядевшись, Ефим узнал в одном из мужчин как раз самого Тиму Топталова, который только что находился в центре их разговора, а в женщине – Ираиду Михайловну Оскольцеву.

Как и положено представительнице любознательного слабого пола, администраторша, первой заметила сидящую на скамейке парочку, но, из деликатности сделала вид, что на скамейке никого

нет. Тима же в знак мужской солидарности поднял над плечом сжатую в кулак руку: «дерзай, товарищ, завидую, и целиком одобряю!»

Поднявшись на берег, группа посовещалась, и Тима увел ее в синие сумерки, уже сгустившиеся среди сосен.

– Слушай, Ефим, – сказала Тесменецкая нежным голоском, будто заглаживая недавнюю попытку в открытую поуправлять мужчиной, – а, вот представь: у тебя, есть такая штука… такая штука…. ну, как бы, волшебная полочка, которая может убрать любого человека… Ты бы многих убрал, а?

На Ефима вдруг сильно пахнуло сладким синтетическим волшебством женских духов. Словно их аромат до этой секунды, дремавший, будто ленивая кошка, в уютной ложбинке на Таиной груди, неожиданно, как от толчка, проснулся и прыгнул в воздух. Только, в отличие от ласкового зверя, не опустился обратно вниз, а повис над землей, словно невесомый мыльный пузырь.

Майор удивился вопросу:

– Что значит, убрал? Убил, что ли?

– Нет, не убил… – взгляд Царевны-лягушки блуждал в заречных далях. – Никакой крови… Нет! А просто убрал. Ну, вот, есть человек, и вот – его нет!

– Это как? – ничего не понял майор.

– Ну, вот, допустим, ты смотришь фильм. На экране – ходят люди, живут, разговаривают, любят, ссорятся. А потом киномеханик выключил аппарат, и все! Изображение исчезло! Людей на экране нет, как будто никогда и не было…

Мимикьянов внимательно посмотрел на сидящую рядом женщину:

– А чего это ты вдруг об убийствах без крови заговорила? Достал тебя кто-то, что ли?

Женщина помолчала, поиграла бровями и сказала:

– А тебя что, никто не достает?

Ефим задумался.

«Вот Гоша Пигот, садист, достает так, что врагу не пожелаешь! Да и начальник управления хорош! Как даст задание, так не знаешь, куда бежать!» – произнес он про себя, а в слух сказал:

– Кое-кто достает, конечно… Но, так, – что бы, я его на тот свет за это хотел отправить, пожалуй, что и нет…

Тесменецкая внимательно посмотрела на него своими странными зелеными глазами болотного существа. По ее молочно-белому лицу будто пробежали тени.

– Скучный ты какой, Ефим. Бескрылый! И врагов-то настоящих у тебя нет… – с ноткой разочарования в голосе произнесла женщина.

– А у тебя, что много таких? – спросил Мимикьянов.

Анастасия Вацловна устремила вой взгляд в темнеющую степную даль и тихо проронила:

– Да, есть…

– Например? – поинтересовался майор.

Глаза Тесменецкой потемнели.

– Например, Недорогин… – не глядя на него, произнесла Царевна-лягушка.

– Недорогин? – изумился Ефим. – Он-то тебе, как помешал?

– Вот помешал! – повернулась к нему Тесменецкая. – Я год назад должна была стать начальником информационного центра. Все были за это! А он своего протеже Бибикова поставил. А Бибиков – бездельник и алкоголик к тому же! А меня – под сокращение! Что же, по-твоему, я за это Недорогина любить должна?