Главный пульт управления
Шрифт:
Под самым обрывом приткнулись к желтой полосе песка две белые и крутобокие, как птичьи яйца, прогулочные яхты. Их туго натянутые треугольные паруса казались пропитанными морской солью. Хотя между Бачуринским поселком и морем, хоть в одну, хоть в другую сторону, лежало, по меньшей мере, пол континента.
Рядом с яхтами на берегу стояли несколько мужчины с подвернутыми до колен брюками и две женщины – одна в длинном платье, другая – в ярком купальнике. Женщина в платье то и дело прижимала подол к ногам, пытаясь укротить порывы речного ветерка, но все
Со стороны центральной аллеи долетала музыка, а прямо над их головами время от времени планировали к воде черно-белые речные чайки.
Майор сидел и раздумывал: вернуться ночевать к себе домой, в центр, или остаться здесь, в поселке, у Царевны-лягушки, на что та, похоже, рассчитывала. Такое времяпровождение являлось, разумеется, куда приятнее, чем одинокая ночевка в холостяцкой квартире. Но завтра в девять утра ему уже предстояло находиться на авиазаводе, в противоположном конце города. Причем, вместе с Гошей Пиготом.
Дело было вот в чем.
Тамошнее руководство заключило договор на ремонт своего заводоуправления с турецкой строительной фирмой. Причем, не удосужилось обеспечить изоляцию ее рабочих от своих режимных производственных площадей. В результате, турецкие штукатуры, маляры и сантехники почти беспрепятственно перемещались по территории оборонного предприятия, и неоднократно замечались вблизи секретных цехов. Причем, двое из них, согласно ориентировке, присланной из Москвы, подозревались российскими органами госбезопасности в качестве штатных сотрудников специального информационного департамента турецкой армии.
Иностранцы находились на территории России на законном основании и имели на руках положенные разрешительные документы. Поэтому, просто не пускать их на завод или выдворить их за пределы области, было невозможно.
Ефиму вместе с Гошей Пиготом предстояло провести серьезную беседу с директором авиазавода и его заместителем по строительству. Необходимо было убедить руководителей предприятия немедленно принять меры по ограждению производственных площадей от проникновения туда иностранных граждан. А еще лучше, – под каким-либо предлогом, расторгнуть договор, и обратиться для завершения ремонта к военным строителям.
Исходя из уже имеющегося печального опыта, майор опасался, что, если останется ночевать у Тесменецкой, то может не прибыть на авиазавод к девяти утра. Гоше придется вести беседу с руководством оборонного предприятия в одиночестве. И тогда впоследствии, подполковник своим воспитательным нытьем точно проест ему дырку в черепе.
В этот момент на волейбольной площадке вспыхнул конфликт.
Двое игроков сначала стояли друг против друга, размахивая руками, а затем дело дошло до нанесения ударов по обнаженным туловищам и возбужденным лицам. Игра прекратилась. Товарищи по игре столпились вокруг них, очевидно, пытаясь успокоить.
Но драка продолжалась. Ефим с Царевной-лягушкой повернули головы и наблюдали за происходящим.
Схватка кончилась внезапно
К драчливым единоборцам подкатил Шура Мамчин. Он схватил обоих волейболистов за шеи, пригнул к земле и в виде крючков повел к тропинке, ведущей с обрыва к реке. Поочередно Шура отправил их вниз и крикнул вдогонку какие-то слова, очевидно, доброе напутствие.
Оставшиеся игроки еще немного потолкались на краю обрыва, покричали друг на друга, но игра больше не продолжалась. Спортсмены, натянув на обнаженные торсы майки, отправились в сторону главной аллеи. А Мамчин, застегнув белую рубашку с закатанными рукавами, направился к скамейке, где сидели Ефиму с Царевной-лягушкой.
– Добрый вечер, Анастасия Вацловна! – наклонил инженер свой гладкий купол, словно только что протертый лосьоном после бритья.
– Привет, Шура! – кивнула та. – И чего это вас мир не берет? Как игра, так драка!
– Да, какая там драка, так, в шутку потолкались и все! – волейболист помигал черными щеточками ресниц и протянул Мимикьянову руку: – Добрый вечер, Ефим Алексеевич!
– Здорово, Александр Михайлович! – пожал упругую ладонь майор.
– Я чего подошел-то… Завтра пятница, мы у Генерала собираемся. Придешь, а, Ефим Алексеевич?
Услышав эти слова, женщина осуждающе подняла глаза к гаснущему небу:
– Ой, только бы пьянствовать, да болтать о всякой чепухе! Как устроена Вселенная? Да, из чего состоит материя? Да, откуда взялся Космос?.. Ну, для чего на это время тратить? – Тесменецкая даже фыркнула, показывая свое отношения к глупым мужским посиделкам. – И как только не надоест? Прямо, дети малые! Ефим Алексеевич не сможет! – решительно завершила она свою недовольную речь.
– Обязательно приду! – тут же пообещал Ефим, еще секунду назад собиравшийся из-за дел на авиазаводе отказаться от участия в философическом вечере.
Услышав это, Царевна-Лягушка негодующе вздернула брови и отвернулась.
– Ну, так мы ждем. Как всегда, в семь, – сказал Шура.
Он стоял, ничего не говорил, но и не уходил.
– Анастасия Вацловна! – наконец, произнес он.
– Ну? – повернула к нему голову Царевна-лягушка. На ее лице по-прежнему лежало недовольное выражение.
– Я от себя и от Тимофея Павловича хочу спросить… Зарплату бы прибавить надо… А то, что же мы, хуже всех, что ли? Вон Миколайчук своим мастерам, которые по бытовке, сколько платит! Почти в два раза больше, чем у нас выходит!
Тесменецкая, не мигая, уставилась на заведующего производственным цехом своего ателье выпуклыми лягушачьими глазами. Она словно ожидала, что тот испарится, как вода на солнце, или провалиться сквозь землю. Но Шура продолжал стоять перед ней, невозмутимый и доброжелательный.
– Саша, ну скажи, зачем тебе деньги? – осуждающе покачала головой Анастасия Вацловна. – Зачем? Что ты будешь с ними делать? Жены у тебя нет, кормить тебе некого! Пропьешь и все! Вам с Тимой даже лучше, что я вам зарплату придерживаю! Меньше водки выпьете и здоровье сохраните!