Глаза ребёнка
Шрифт:
— Сюда, — рявкнул заместитель шерифа и втолкнул Паже в тесную, с бетонными стенами комнатку, оборудованную металлическим унитазом. — Раздеться, — последовал равнодушный приказ.
Паже влился в безымянную череду тех, кто не имел ни прошлого, ни будущего, ни собственной личности, ни жизни, ни души.
Под тяжелым взглядом своего тюремщика Паже снял с себя одежду.
— Согнуться, — приказал тот.
Паже знал, что это означает: некоторые умудрялись проносить с собой оружие или наркотики, используя в качестве тайника прямую кишку. Крис попробовал собраться с мыслями.
Когда
Около двадцати содержавшихся в отстойнике черных, латинов и азиатов апатично взирали на него, не успев оправиться от пережитого потрясения, связанного с арестом. Паже понимал, что угроза быть избитым или изнасилованным ждет его позже, после регистрации, когда его поместят в камерный блок. Он старался не смотреть ни на кого.
Необходимо было рассуждать трезво и без всяких эмоций. Мысли о Карло и о Терри следовало отложить на потом, до того времени, когда он выйдет отсюда.
Дверь открылась, и к нему подошел Монк.
— Я буду сопровождать вас, — сообщил он. — На время регистрации.
И снова череда видений: Монк сквозь толпу пробирается к окошку регистратора, помощник шерифа, усатый латиноамериканец, вносит в компьютер дело Паже — обвинение в убийстве Рикардо Ариаса, — имя, адрес, отпечатки пальцев, фото; в другом бетонном склепе у него снова берут отпечатки пальцев — одуряющий запах мочи, словно в армейском сортире; его сажают на деревянный стул, напоминающий электрический, и еще раз фотографируют. Через пуленепробиваемое стекло Паже видит своих товарищей по несчастью, дожидающихся в отстойнике своей очереди, и вдруг замечает обращенный на него немигающий взгляд молодого мускулистого чернокожего — взгляд исполнен праведного гнева, и Паже понимает, что ему не простят маленьких привилегий, которыми он здесь пользуется.
— Я должен связаться со своим адвокатом, — обратился он к Монку.
Тот только пожал плечами. Паже подошел к висевшему на бетонной стене телефону и набрал номер Кэролайн. Нет ответа; только записанный на пленку голос Кэролайн, утонченный и слегка суховатый, умоляющий оставить сообщение для нее.
— Это Крис, — сообщил Паже. — Я в окружной тюрьме. Мне нужна камера особого режима.
Когда он повернулся, Монк протянул ему оранжевый комбинезон заключенного.
— Мне нужна отдельная камера, — сказал Паже.
Монк сунул комбинезон ему в руки.
— Оденьте это, — буркнул он.
— Послушайте… — начал было Крис, и тут зазвонил телефон.
— Это вас, — обращаясь к Монку, сказал помощник шерифа.
Монк взял трубку. С минуту он молча слушал, потом произнес несколько отрывистых фраз и повернулся к Паже.
— Оденьте, — повторил он.
Паже послушно натянул комбинезон. Помощник сложил его вещи в мешок и отнес в камеру хранения.
— Ну все, — произнес инспектор, — идемте.
Затем Паже очутился перед зарешеченной дверью, ведущей в окружную тюрьму; по обе стороны от него стояли Монк и тот заместитель шерифа, который обыскивал его, когда он разделся. Сквозь прутья решетки был виден тянувшийся метров на шестьдесят
Раздался звонок, и дверь открылась. Монк пропустил Паже первым. Он услышал, как дверь за ним захлопнулась: послышался какой-то шепот, потом лязгнул замок.
Паже охватил страх; в то же время чувства его были обострены до предела. Он ощущал себя куском мяса, брошенным на конвейер, который неумолимо увлекал его в недра системы правосудия, и не было никакой силы, чтобы заставить этот конвейер остановиться. По обе стороны от него тянулись камеры, полные шального вонючего сброда — черномазые по левую руку, латиносы и азиаты — по правую; их содержали отдельно, чтобы избежать драк. Пройдя несколько шагов, он увидел камеры для душевнобольных, к которым были прикреплены санитары; услышал бессвязное бормотание и увидел обращенные на него пустые взгляды людей, пребывавших, казалось, в кататоническом ступоре. На полу блеснула лужа мочи.
— Куда мы направляемся? — спросил Паже.
Монк остановился.
— За покупками, — буркнул он. — Вы должны выбрать пятерых, которые внешне смахивали бы на вас. Хотя здесь едва ли наберется такое количество.
Паже в изумлении обернулся.
— Вы что, собираетесь провести опознание?
Монк кивнул.
— Выбирайте. Разумеется, это должны быть добровольцы.
«Думай», — приказал себе Паже.
Они не спеша подошли к очередной, отделенной прутьями, общей камере. Одни обитатели взирали на него с нескрываемой враждебностью, скукой или любопытством; другие дико орали, словно только что отловленные питомцы для какого-нибудь зверинца. Из толпы выступил бородатый латинос с изрытым оспинами лицом и морской татуировкой на теле; прижавшись вплотную к прутьям.
— Иди сюда, моя куколка. Я тебя жду не дождусь, — нежно заворковал он, при этом непристойно дергаясь.
Стараясь не смотреть на эту образину, Паже заглянул внутрь камеры. Там было человек двадцать: они ходили или валялись на койках; ни один из них не принадлежал к белой расе.
— Великолепный материал, — пробормотал Паже. — Кто бы ни был ваш свидетель, он все же должен отличить белого от черного.
Монк в ответ только хмыкнул, то ли соглашаясь, то ли выражая свое неодобрение.
— Пойдем дальше, — промолвил он.
Они подошли к следующей камере.
Там, растянувшись на койке, лежал смуглый парень с рыжеватыми волосами; на вид ему было лет двадцать. Когда Паже указал на него, он лишь пожал плечами, все своим видом давая понять, что ему смертельно скучно — так что почему бы и нет. Заместитель шерифа открыл камеру и жестом предложил ему выйти.
Добровольцев прибавлялось. Сухощавый бородач-шатен. Угрюмый человек примерно одного с Кристофером возраста и подходящий по росту. Коротышка с темными волосами, но зато с голубыми глазами. Они угрюмо тащились вслед за Паже и полицейскими, прикидывая, что бы это могло значить. Никто не произносил ни звука; ни у одного из них кожа не была такой светлой, как у Паже.