«Глаза Сфинкса». Записки нью-йоркского нарколога
Шрифт:
Володя гомосексуалистом не был. Впрочем… никогда не знаешь, на какое унижение порой идет наркоман за пакетик «лекарства», какую черту переступает...
Я предполагал, что в этом учреждении Володе согласятся помочь только в случае, если скажет, что он гомосексуалист. Поэтому накануне я объяснил ему нюансы столь щекотливой ситуации. «Скажи им, что ты гомосексуалист, на всякий пожарный, чтобы не было лишних недоразумений. О’кей?» Володя кивнул. С тех пор, как его выгнали из приюта и он стал бомжом, его глаза стали гораздо темнее, а сам он молчаливей. Совсем ушел в молчание.
Потом мы поднялись на 37-й этаж небоскреба в Манхэттене. Там Володю зарегистрировал молодой мужчина. Мужчина был приветлив и обходителен, как бывают приветливы и обходительны гомосексуалисты (в данном случае говорю безо всякой иронии и сарказма). Он даже не спросил Володю о его сексуальной ориентации.
Володя остался в приемной, а я на пару минут отлучился в туалет. Там на полке лежали в упаковках одноразовые шприцы, вата, пластырь и резиновый шнурок для жгута (джентльменский набор для тех, кому нужно уколоться, и таким образом снизить риск новых ненужных заражений).
Когда я вернулся, Володе уже объясняли, как добраться до приюта при женском католическом монастыре в районе Гринвич Вилладж.
Гринвич Вилладж известен своими знаменитыми Gay-street и Christopher-street. Гринвич Вилладж – место обитания людей, скажем так, нетрадиционной ориентации. Район абсолютной свободы, доходящей до извращения.
Когда я учился в университете, к нам на занятия приходили поделиться профессиональным опытом полицейские – гомосексуалисты и лесбиянки, несущие службу в районе Гринвич Вилладж! Им часто приходится там сталкиваться с публикой, требующей особого подхода и понимания. Поэтому и копы там особые.
В Гринвич Вилладж еще тусуется богема – писатели, журналисты, киношники. Про это тоже знают многие.
Но почему-то редко упоминают, что в Гринвич огромное число приютов и богаделен, где нашла своя проявление благотворительность. Гуляя по этому району весной, обратите внимание не только на витрины магазинов, где выставлены наручники и плетки для извращенцев, но и на чудные садики при монастырях и церквях, где под сенью зеленой листвы отдыхают мужчины и женщины странноватого вида, чем-то похожие на бомжей, но не бомжи…
Итак, Володе предложили пожить некоторое время в приюте при католическом женском монастыре, где обитали люди, зараженные СПИДом. А потом пообещали помочь и с жильем.
Мы стояли у входа в подземку перед тем, как попрощаться.
– Знаешь, Марк… – неожиданно сказал Володя, пожимая мне руку. И стыдливо потупил глаза. – Я не спал ни с одной женщиной уже больше года. Со мной ведь не захочет спать даже последняя грязная негритянка. Разве что такая же, как и я, – Спидоносица… Скажу тебе то, чего никто не знает: после того, как меня выгнали из русского приюта, я вышел на набережную, связал себе руки и ноги, лег на бетонный бордюр над рекой… Но не смог. Духу не хватило…
Потом
Все у него в приюте складывалось нормально: не употреблял наркотики, не пил, принимал таблетки. Еда, одежда, тепло. Он даже начал восстанавливать отношения с женой.
…Однажды меня вызвал к себе директор и расспросил про Володю. К тому времени он куда-то пропал, и я долго его не видел. Выслушав меня, директор ошарашил меня новостью: жена Володи намерена подать на меня и на клинику в суд! По ее словам, отправив Володю в приют в Манхэттене, я тем самым якобы сделал невозможным его лечение в нашей клинике! Не знаю, кто ее надоумил, и чего она хотела добиться. Скорее всего, денег. Рассчитывала слупить с клиники кругленькую сумму.
Из главного офиса тут же прислали адвоката, который должен был «отмазать» и меня, и клинику. Володиной жены я никогда не видел, а если бы увидел, то разорвал бы на куски. Она, значит, выперла его из дома, зная, что муж рискует пропасть на нью-йоркской улице, потом приняла его обратно. И теперь требует денег!
Я страшно разозлился на Володю. Жена – жадная, бессовестная сука, понятно. Но он-то почему ее не остановил?! Ведь знает же, что я помог ему устроиться в тот приют в Гринвич без всяких задних мыслей, а не потому, что хотел от него отделаться.
Н-да… Порой люди ведут себя, как свиньи. Отплатят черной неблагодарностью за сделанное добро.
Не знаю, к каким юридическим уловкам прибег адвокат, предложил ли жене Володи какие-то деньги или пригрозил ей ответным иском за шантаж, но спустя несколько месяцев директор сообщил мне, что все улажено, до суда дело не дойдет, и переживать незачем.
…В последний раз я встретил Володю совершенно случайно, на одной запруженной развилке, когда остановил свою машину на светофоре.
Он просил милостыню у водителей. Я открыл окно и, не выходя из машины, окликнул его.
Мы сели с ним на скамейку возле набережной. Перед нами блестел Гудзон, по которому скользили катера и яхты под белыми парусами. Был солнечный апрельский день.
Пепельно-коричневая борода Володи топорщилась, лицо было покрыто морщинами, на руках множество ссадин.
Я ни о чем его не спрашивал. А что тут, собственно, спрашивать? И так все ясно.
Я дал ему тридцать долларов – все, что было в кармане.
– Только смотри, не пропей эти деньги. Вернее, постарайся пропить не все, – поправился я.
– Конечно, все не пропью, – ответил он и улыбнулся, посмотрев мне в глаза.
И почему-то у меня вдруг возникло ощущение, абсолютная уверенность в том, что только сейчас, в эту минуту, мы наконец поняли друг друга, словно исчезли разделявшие нас перегородки. Странно, но я почувствовал, что сейчас могу свободно, не чинясь, рассказать Володе о своей жизни, – о своем одиночестве, о своих заботах. К тому времени я расстался с Викой, на работе начались серьезные конфликты с коллегами, у отца в России случился второй инфаркт. Все как-то навалилось…