«Глаза Сфинкса». Записки нью-йоркского нарколога
Шрифт:
Однажды в разговоре Джеймс упомянул, что когда-то недолго работал в одной фирме по благоустройству парков и эта работа ему нравилась. Я тогда решил потратить на него лишних полчаса: позвонил в агентство, помогающее с трудоустройством бывшим заключенным. Расхвалил им Джеймса, сказал, что он специалист по благоустройству парков и редкий садовод. Ему назначили интервью – в одну фирму требовался работник на полставки. Я пообещал Джеймсу, что помогу ему и с резюме.
Джеймс подозрительно покосился на меня и, что-то пробурчав, ушел. А минут через пятнадцать
…– Моя мать была проституткой, курила крэк. Отца я никогда не знал. Меня растила бабушка. Когда я приходил к матери, там всегда были мужчины – ее клиенты. Мать меня ненавидела, говорила, что зачала меня помимо своей воли – ее изнасиловали… Когда мне было 11 лет, две мои старшие кузины сексуально надругались надо мной…
Все это Джеймс рассказывал, сидя на стуле, глядя перед собой в стену, и даже не вытирал крупных слез, катившихся по его скуластому лицу.
– Когда я первый раз вышел из тюрьмы и вернулся домой, мать даже не обрадовалась мне. Она была с новым е…арем. Я не увидел нигде в ее квартире моей фотографии…
Такие истории с незначительными вариациями мне приходилось слышать не раз. И даже если кто-то из этих парней не открывался – не позволял стыд, то я и так понимал, из какой он «семьи», родом из какого детства.
ххх
Как-то раз мне предстояло вести групповую сессию, на которую пришли всего лишь три пациента. И надо же было такому случиться: все трое – чернокожие, принудительные, поднадзорные. Продолжали курить траву, пить, торговать.
Я «нависал» над каждым из них, угрожая, что позвоню в прокуратуру, и их посадят, если они «не исправятся». Меня они, разумеется, не переваривали. К тому же я с трудом понимал их язык – из-за специфического акцента и криминального сленга наркоторговцев из «гетто». И вот с ними мне предстояло три часа вести психотерапевтическую группу!
Перед началом сессии я вышел из здания клиники подышать свежим воздухом и посмотреть на тучки в небе. «Три часа позора! Боже, дай сил выдержать…»
Началась сессия. Она стали на меня «нападать», едва ли не оскорбляли. Тогда я сказал им: «О’кей, ребята. Вы меня не любите. По-вашему, я белый расист. Я – book smart. Я мужчина. А что, было бы лучше, если бы вместо меня вашим наркологом была чернокожая женщина с роскошной задницей, а? Разве вы тогда думали бы о лечении?»
…Прошло много лет. С того дня я провел наверняка тысячу психотерапевтических групп. Но ни одна из них не может сравниться с той, незабываемой, когда эти трое доказывали что-то друг другу, приводили в пример истории своих герл-френд, спорили о наркотиках, делились сокровенными мечтами… Такой степени взаимного доверия и открытости я и близко не встречал у белых американцев.
Я тоже «вставлял и свои пять копеек» в их беседу. Что-то спрашивал у них, возражал или соглашался, совершенно забыв про то, что не понимаю их сленг. Все понимаю! Еще и как!
Покидая зал
– Доктор, респект! Как нарколог ты все-таки лучше любой черной бабы!
Бычьи хвосты Майка
А еще был Майк, мой коллега, тоже нарколог, шестидесяти лет. Гигант под два метра роста. Он вырос в благополучной семье кубинских иммигрантов: по его словам, в его жилах текла кровь кубинцев, доминиканцев, индейцев и… англичан. Может быть. Но кожа у Майкла была как антрацит. Он весьма гордился своей семьей: родители его были учителями, братья и сестры закончили колледжи и занимали должности менеджеров и администраторов среднего звена.
А Майк с девятого класса начал «экспериментировать», поэтому с трудом окончил среднюю школу. Потом – понятно.
Учеба ему по-любому не давалась, он был рожден явно не для книг. Уже «восстав из пепла» – после десяти лет страшной наркомании, он попытался наверстать упущенное и пошел учиться в колледж на социального работника. Хотел иметь хоть какое-то образование, лишь бы выше среднего. Все-таки – мальчик из приличной негритянской семьи. Однако книжная премудрость не шла в голову Майка никак. В конце концов он сдался, бросил колледж со второго семестра.
Но в его голове умещалась и откладывалась обширная, скажем так, культурно-кулинарная информация. К примеру, он знал, что настоящий кофе варят в турке, на горячем песке, и что это пришло с Востока; самые лучшие шашлыки – у греков, а баклажанная икра у грузин, – это их национальные блюда. Сам же Майк отлично готовил бычьи хвосты! Иногда приносил в клинику громадный чугун, полный порубленных на кусочки бычьих хвостов, с рисом или фасолью, приготовленных в специальном маринаде. Угощал всех.
Всех белых, без исключения, Майк считал расистами. В каждой мелочи, в каждой маленькой несправедливости сразу же находил расовый подтекст.
Несмотря на солидный рабочий стаж, опыт и знания, он занимал в клинике должность обычного нарколога, хотя другие, пришедшие гораздо позже него, уже работали супервайзерами.
– Повышают в должности одних только белых, и хорошие зарплаты дают только белым. Марк, ты живешь в стране белых расистов, поверь мне. Блэков в Штатах всегда угнетали, нам никогда не позволят быть здесь свободными людьми.
Его не смущало даже то, что в Белый Дом со своей семьей въехал черный президент. Не смущал и тот факт, что заместителем директора в нашей клинике тоже был чернокожий.
В силу каких-то непонятных причин черный замдиректора сильно невзлюбил чернокожего Майка. Прессовал его нещадно, и уж явно не по расовому признаку.
Я учился в университете, а замдиректора высшего образования не имел. Поэтому палица его гневной зависти пала и на мою голову тоже.
Помню, мы частенько запирались с Майком в его кабинете и начинали изливать друг перед другом свои обиды и гнев на начальство.