Глазами маршала и дипломата. Критический взгляд на внешнюю политику СССР до и после 1985 года

Ахромеев Сергей Фёдорович

Пренебрежение профессиональной стороной дипломатии не может не приводить раньше или позже к существенным огрехам в политике. О них, как и об успехах новой внешней политики, речь впереди.

А здесь, в рамках 1985 года, поделюсь личными впечатлениями, как проходила первая встреча М. С. Горбачева и Р. Рейгана в Женеве (в дополнение к сказанному выше о том, чем она закончилась).

Было по–настоящему радостно видеть в Женеве в деле нового советского руководителя — живо мыслящего, хорошо владеющего предметом переговоров, четко представляющего, чего он хочет добиться от собеседника, и умеющего заставить его поверить в искренность своих слов, если и не согласиться с ними.

Все это было тем более очевидно, поскольку другую сторону на этот раз представлял

человек, во многом напоминавший Брежнева последних лет его жизни. Рейган говорил с помощью колоды заготовленных карточек, оказываясь беспомощным, если нить разговора заставляла его отрываться от заготовок. Он становился раскованным и говорил свободно только тогда, когда начинал рассказывать — иногда к месту, а чаще нет — какие–нибудь истории и анекдоты.

А главное, всех, кто, как М. С. Горбачев, впервые имел дело с Рейганом, не могла не поражать его неинформированность и узость мышления. Начав изложение своего подхода к отношениям с СССР с выражения уверенности в том, что все беды в этих отношениях в послевоенное время проистекают из недоверия, он в качестве исходной причины этого недоверия изобразил нечто совершенно не соответствующее фактическому положению вещей.

По его утверждению, все началось с того, что в ходе войны против гитлеровской Германии США обратились к СССР с просьбой разрешить американским самолетам, совершавшим бомбовые налеты на Германию, садиться на территории СССР, а последний так до конца войны и не разрешил якобы делать этого, из–за чего, дескать, гибли многие американские летчики.

Между тем в действительности дело обстояло совсем иначе. В ходе встречи в Тегеране в конце ноября — начале декабря 1943 года Рузвельт передал Сталину меморандум, в котором содержалась просьба разрешить американским бомбардировщикам, вылетавшим с Британских островов для бомбежки Германии, делать посадки на советской территории для заправки горючим, пополнения боеприпасов и необходимого ремонта. И там же, в Тегеране, как свидетельствует и помощник Рузвельта Р. Шервуд, Сталин «дал согласие на такие посадки американских самолетов, совершавших бомбовые налеты на Германию не только с баз в Соединенном Королевстве, но и с баз в Италии» [11] .

11

Sherwood R.E. Roosevelt and Intimate History V. 2. — N. Y., 1948. — Р. 410.

И в 1944 году, как только была освобождена подходящая часть территории СССР, куда могли долетать для посадки американские бомбардировщики, для этой цели был выделен крупный аэродром на Украине, вблизи Полтавы. О тегеранской договоренности я узнал много лет спустя, но о существовании указанного аэродрома я знал достоверно, поскольку в 1944 году служил в Полтаве и там мне нередко приходилось встречаться с американскими летчиками.

Когда Горбачев и Рейган уединились от других участников переговоров для беседы с глазу на глаз, я прямо спросил госсекретаря Шульца и помощника президента по национальной безопасности Макфарлейна, как же может президент США в таком серьезном вопросе, как определение причин плохого состояния американо–советских отношений после войны, исходить из столь ложной посылки. И не свидетельствует ли это о том, что и другие дорогие его сердцу концепции вроде СОИ строятся на таких же ложных посылках?

Сколько–нибудь вразумительного ответа не последовало. По словам Макфарлейна, историю с якобы отказом Сталина разрешить посадку в СССР американских бомбардировщиков Рейгану когда–то давно рассказал его старый друг из ВВС США, «которому он верит», а в этих случаях, мол, бесполезно пытаться переубедить Рейгана. В этом отношении Макфарлейн был, пожалуй, прав, ибо, забегая вперед, надо сказать, как бы анекдотично это ни прозвучало, что год спустя, при встрече в Рейкьявике, Рейган начал вспоминать историю советско–американских отношений опять–таки с байки об отказе Сталина разрешить американским летчикам садиться на территории

СССР как об исходной причине недоверия между двумя державами в послевоенный период.

Вот таким оказался партнер нашего нового руководителя по переговорам в Женеве в 1985 году. Однако — и это, на мой взгляд, было очень важно — Горбачев ни на минуту не проявил колебаний насчет того, что надо, исходя из интересов дела, а не из личных симпатий или антипатий попытаться поладить с американским президентом, каков оы он ни был, а не дожидаться прихода нового как рассуждал кое–кто из его советчиков.

Дальнейшее развитие событий вполне подтвердило разумность такого подхода. В конце концов политика государства делается не одним только президентом, да и президенты вынуждены считаться с объективными обстоятельствами.

Глава III.

1986 год — путь определился

1986 год в жизни нашего общества был переломным. Он был годом решительного поворота к перестройке, годом надежд на лучшее будушее.

Гласность и демократия получали свое плодотворное развитие. Тогда их еще не замутили потоком полуправды, а то и просто прямого обмана, которым позже станут обливать прошлое и настоящее нашего общества. Экономика еще продвигалась вперед, внушала надежды на улучшение жизни. В обществе уже чувствовалось, что оно должно стать другим, управляться по–новому. Но какой именно должна стать система управления, было еще неясно. В 1986 году была сформулирована наша новая внешнеполитическая концепция, на ее базе разработана новая военная доктрина. В октябре 1986 года, как отмечалось, состоялась новая встреча М. С. Горбачева с Р. Рейганом в Рейкьявике. Для Советского Союза, да и для США она стала прорывом во многих отношениях.

В то же время 1986 год был годом тяжких испытаний. Продолжались гонка вооружений и война в Афганистане. В конце апреля произошла чернобыльская трагедия, резко осложнившая обстановку в стране и наложившая отпечаток на всю перестройку. Летом произошла катастрофа теплохода «Адмирал Нахимов» с большими человеческими жертвами. В начале октября в Северной Атлантике затонула атомная подводная лодка с ядерными боеприпасами на борту. Погибло пять человек, и авария опять (как и в Чернобыле) была связана с ядерной энергетикой.

У людей, может быть, пока интуитивно, но уже зрело понимание, что перестройка отнюдь не такое простое дело, как это казалось в 1985 году, а трудное испытание на прочность советского общества. Это отнюдь не движение по гладкому шоссе, а скорее тернистый путь по ухабистой дороге, которой конца не видно.

Но начало 1986 года для М. С. Горбачева и в целом для советского руководства как во внутренней, так и в международной обстановке складывалось довольно удачно.

Внутри страны подавляющее большинство народа критику старых порядков, а также предлагаемые реформы одобряло. Люди считали правильными прямоту и откровенность, с которыми М. С. Горбачев повел дело. Встречи с коллективами трудящихся и открытость в общении все более повышали его популярность. Изменения, происходящие в самом руководстве, воспринимались как естественные. Уходили на пенсию пожилые или скомпрометировавшие себя руководители. На смену выдвигались новые: Н. И. Рыжков, Е. К. Лигачев, Э. А. Шеварднадзе, Л. Н. Зайков, Б. Н. Ельцин. Все они были известными в партии людьми с определенным запасом прочности по возрасту.

Одно за другим принимались далеко идущие и хорошо представляемые средствами массовой информации перспективные решения по вопросам научно–технического прогресса в народном хозяйстве, строительства жилья, здравоохранения, образования, производства товаров народного потребления, исправления положения в сельском хозяйстве.

Правда, мы оба относились к этим широкомасштабным авансам с некоторым скептицизмом, поскольку знали, что ресурсов для их реализации или просто нет, или их недостаточно, а обещания порождали у людей надежды на скорое улучшение. Вызывало сомнение и то, что эти решения–программы выходили одна за другой без должной глубокой проработки. В этом смысле они были отголоском еще брежневского стиля.