Глазами ребёнка. Антология русского рассказа второй половины ХХ века с пояснениями Олега Лекманова и Михаила Свердлова
Шрифт:
Когда мальчик приподнял голову, старика в купе не было.
Мальчик полежал ещё немного с открытыми глазами, и сердце его начало биться тише и спокойней. Тогда он прикрыл веки и хотел повернуться к стенке, но вместо этого снова открыл один глаз.
Старик стоял у самой полки. Под седыми, редкими волосами была видна нечистая белая кожа.
Он снял кофту и был теперь в шёлковой мятой рубахе, обтрёпанные манжеты вместо запонок были скреплены проволокой.
Он пошёл пригнувшись – так ходят в кинокартинах разведчики, и это было очень смешно, – но мальчику стало не смешно, а страшно, как утром, когда он проснулся и вспомнил, что мама умерла.
Пальцы старика скользнули по корке, отщипнули маленький кусочек этой коричневой корки вместе с серой мякотью, и в этот момент он оглянулся и встретился взглядом с мальчиком. Поезд шёл в темноте, чуть-чуть подсвеченной снегом; казалось, за окнами больше нет жизни, лишь изредка мимо окон проносились какие-то неясные предметы.
Толстая
Старик осторожно распрямился, покачивая головой, и переложил хлеб из ладони в задний карман брюк.
Он всё время, не мигая, смотрел на мальчика, и мальчик приподнялся на локтях, отломил угол от пирога, оставленного инвалидом, и протянул старику. Старик взял и сразу проглотил. Мальчик снова отломил снизу, где не было повидла, и старик так же быстро взял и проглотил. Мальчик отдал старику по кусочку всю нижнюю часть пирога; а верхнюю, с повидлом и печеными хрустящими колбасками, оставил себе.
Пришёл проводник и для светомаскировки обернул фонарь тёмной тряпкой – теперь только туманное пятно сжималось и разжималось на потолке. Старик стоял, морща лоб и что-то припоминая, а затем пошёл вдоль вагона, мимо храпящих полок, мимо спящих, сидя и полулёжа, людей, до тамбура, где на узлах тоже лежали какие-то люди.
– Неужели это никогда не кончится? – тихо сказал старик и пошёл назад.
Он стоял у полки мальчика и смотрел, как мальчик спит.
Мальчик спал, лёжа на распотрошённом узле и положив щёку на голенища фетровых женских бот.
Рукава его свитера были закатаны, а ботинки расшнурованы.
Мальчику снился дом с башенкой, дядя, старуха, торгующая рыбой, инвалид с сильными, толстыми пальцами и ещё разные лица и разные предметы, которые он тут же во сне забывал. Уже перед самым рассветом, когда выгоревшая свеча потухла и старик прикрыл ноги мальчика тёплой кофтой, мальчик увидал мать, вздохнул облегчённо и улыбнулся.
Ранним утром кто-то открыл дверь в тамбур, холодный воздух разбудил мальчика, и он ещё некоторое время лежал и улыбался…
? Читатель единственного опубликованного в СССР рассказа Фридриха Горенштейна “Дом с башенкой” (1964) должен постоянно обращать внимание на зазоры между объективной действительностью, какой она предстаёт в рассказе, и восприятием этой действительности мальчиком, главным героем рассказа (глазами которого мы часто смотрим на мир) [31] . У мальчика тяжело болеет, а затем умирает мать, он неопытен и слабо разбирается в жизни. Неудивительно, что и большинство окружающих людей мальчик видит в искажённом свете, о чём ясно говорится уже в первом, ключевом предложении “Дома с башенкой”: “Мальчик плохо различал лица, они были все одинаковы и внушали ему страх”. Далее в рассказе ощущения главного героя описаны так: “Мальчик <…> успел привыкнуть к тому, что <…> он остался один среди незнакомых людей”.
31
Об автобиографической основе этого рассказа см.: Полянская М. Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне. СПб., 2011. С. 31–35.
Соответственно, почти всех “незнакомых людей”, изображённых в рассказе, мальчик и вслед за ним некоторые исследователи воспринимают как в лучшем случае равнодушную, а в худшем – враждебную, агрессивную силу: “Герои рассказа максимально разобщены, они не знают, как наладить контакт друг с другом, с окружающим миром и с собой, о чём свидетельствуют их действия: от движений и реплик до поступков” [32] .
Именно неразличение лиц людей приводит мальчика к “гоголевскому” взгляду на этих людей. Если лица неважны, если все они одинаковы, то почему бы не заместить лица олицетворёнными предметами одежды, становящимися знаками людей (приём, специально отмеченный несколькими интерпретаторами рассказа) [33] : “Он стал в очередь за какой-то меховой курткой с меховыми пуговицами на хлястике” [34] ; “Он стал в очередь за шинелью с подколотым пустым рукавом”; “Ну-ка, расстегни пальто, – сказал халат и приложил ко лбу мальчика твёрдую ладонь”; “В толпе его прижали лицом к какому-то кожаному пальто”.
32
Перепёлкин М., Золотенкова А. “Человек травмированный”: преодоление “травмы” в малой прозе Ф. Горенштейна (на примере рассказа “Дом с башенкой”) // II Всероссийская научно-практическая конференция (с международным участием) “Художественный текст: проблемы чтения и понимания в современном обществе”. Стерлитамак, 2020. С. 90.
33
Никифорович
34
Между прочим, мальчик плохо различает лица ещё и потому, что он пока маленького роста и его взгляд постоянно упирается в предметы, находящиеся на уровне его глаз, например в “меховые пуговицы на хлястике”.
Между тем, лица людей, описанных в “Доме с башенкой”, отнюдь не одинаковы, хотя мальчик долго этого не замечает – не может и не хочет замечать.
Уже в экспозиции рассказа (мальчик с больной матерью едут в поезде) один из эпизодических персонажей проявляет себя вполне эгоистически, зато другой пытается быть человечным и разъяснить мальчику сложившуюся ситуацию:
Кто-то в темноте сказал:
– Мы задохнемся здесь, как в душегубке. Она всё время ходит под себя… В конце концов здесь дети…
Мальчик торопливо вынул варежку и принялся растирать лужу по полу вагона.
– Почему ты упрямишься? – спросил какой-то мужчина. – Твоя мама больна. Её положат в больницу и вылечат. А в эшелоне она может умереть…
Далее Горенштейн настойчиво и почти навязчиво показывает, как самые разные люди (в том числе и “шинель” с “халатом”) пробуют помочь мальчику в его мытарствах. Это с лёгкостью отметит для себя любой читатель, если только он учтёт, что действие рассказа разворачивается во время войны и, следовательно, люди ожесточены, задёрганы и не склонны не только к сентиментальности, но и к соблюдению правил элементарной вежливости.
Уже в начале “Дома с башенкой” дежурная по станции, с одной стороны, ведёт себя не слишком приветливо и даже грубовато, однако, с другой, оказывает мальчику вполне реальную посильную помощь:
– Твои вещи? – спросила женщина в железнодорожной шинели.
– Мои, – ответил мальчик.
– А что в этом узле? – И ткнула ногой грязный, сплющенный узел.
– Мамины фетровые боты, – сказал мальчик, – и два ватных одеяла… И коричневый отрез…
Женщина не стала проверять, взяла узел и чемодан, а мальчик взял другой узел и чемодан, и они пошли к вокзалу.
Сходным образом проявляют себя медсестра в больнице:
Мальчик поднялся по ступенькам, вошёл в коридор и наткнулся на женщину в марлевой косынке.
– Ты куда, – сказала женщина и растопырила руки, – ты куда в пальто?.. Ты чего?..
Мальчик нырнул у неё под руками, толкнул стеклянную дверь и сразу увидел мать. Она лежала на кровати посреди палаты.
– Вот, – сказал он, – вот, вот…
– Что “вот”? – спросила женщина. – Чего “вот”?
Но мальчик держался за ручку двери и повторял:
– Вот, ну вот же…
Мать была острижена наголо, и глаза её, очень тёмные на жёлтом лице, смотрели на мальчика. Она была в сознании.
– Сын, – сказала она шёпотом.
И тогда мальчик заплакал.
– Ну, тише, – сказала женщина в косынке, – давай сюда пальто и подойди к матери.
и незнакомый мужчина на почте:
Почтовые окошки заслоняли чужие спины; куда бы мальчик ни подходил, он всюду натыкался на спины.
– Ты чего? – спросил какой-то мужчина. – Чего ты здесь путаешься?
– Мне телеграмму дать, – сказал мальчик и, вспомнив, что никогда в жизни не давал телеграмм, добавил: – Вы мне напишите телеграмму.
– Подожди, – сказал мужчина, – сядь, не путайся под ногами.
Мальчик присел на стул <…> Потом он посмотрел в окно и почувствовал беспокойство: начинало уже темнеть.
– Тётя, – сказал он женщине в платке, – напишите мне телеграмму.
– Какой нетерпеливый! – сказал мужчина. – Ну чего тебе? Какую телеграмму? – И взял телеграфный бланк.
– Мама заболела, лежит в больнице, – продиктовал мальчик, – дед, приезжай.
Мужчина и женщина посмотрели на мальчика.
– Ох, народ мучается, – вздохнула женщина, – ох, страдает народ… [35]
35
Сравните со сходной сочувственной реакцией посетительниц больницы на смерть матери мальчика: “В коридоре были какие-то женщины с сумками, наверно, просто прохожие; как они туда попали, неизвестно. Они смотрели на мальчика, и кто-то спросил:
– В чём дело?
И кто-то сказал:
– Вот у мальчика мать умерла.
И кто-то приложил платок к глазам”.