Глазами ребёнка. Антология русского рассказа второй половины ХХ века с пояснениями Олега Лекманова и Михаила Свердлова

Распутин Валентин Григорьевич

В окне уже было поле, всё время одинаковое, белое, и одинаковые столбы, которые, казалось, за провода протягивают друг друга мимо окна, и пока мальчик смотрел на провода, щемить стало слабее. Мальчик лежал, свернувшись клубком, потому что в ногах стояли дядины большие чемоданы, и старался не смотреть вниз, где кто-то ходил, позвякивала посуда и мелькали какие-то головы. Он был здесь один, на полке, и полка пошатывалась и везла его домой.

Мальчик заснул, и ему что-то снилось, но когда он проснулся, то посмотрел в холодное окно, забыл сон

и вспомнил, что мама умерла. У него начало давить в горле и болеть спереди, над бровями, и он всхлипнул, и потом начал всхлипывать громче и чаще, и сам удивился, почему это он не может остановиться, а всё всхлипывает и всхлипывает.

Рядом с его лицом над краем полки появилась чья-то голова, и мальчик узнал вчерашнего дядю.

– Ты чего? – сказал дядя. – Так не годится, ты ведь большой мальчик…

Дядя исчез и появился снова с куском пирога. Пирог был помазан кисленьким сливовым повидлом, а на повидле лежали тоненькие хрустящие колбаски из теста.

Мальчик сначала откусывал колбаски и сосал их, как конфеты, потом вылизал повидло, а потом съел всё остальное.

“Хороший дядя”, – подумал мальчик и посмотрел вниз.

Было утро. “Маленький дядя” спал на громадной красной подушке, а кудрявая женщина и дядя о чём-то шёпотом говорили.

Мальчик слез с полки, и кудрявая женщина мельком посмотрела на него, а дядя сказал:

– Сходи займи очередь в туалет.

Мальчик пошёл узким проходом, стукаясь о полки и углы чемоданов, и стал в очередь за каким-то стариком. Старик был в очень рваном пальто, но в красивом пенсне с толстыми стёклами и с кусочком седой, чистенькой бородки под нижней губой. Впереди начался скандал, какая-то женщина хотела прорваться без очереди.

– У меня расстройство! – кричала она.

– Наплевать на твоё расстройство, – отвечал ей мужской голос, – я сам с семи утра дежурю!

– Нравы, – сказал старик в пенсне и криво усмехнулся, клочок бородки пополз влево. – Нравы третьего года войны… – Он посмотрел на мальчика и, наверно, потому, что было скучно, спросил: – С матерью едешь?

– Нет, – ответил мальчик, – мама у меня в партизанском отряде. – Он сказал это неожиданно для себя и сразу пожалел, но было уже поздно.

– Вот как, – заинтересовался старик, – а ты как же?

– А я так, – сказал мальчик, чувствуя радостно заколотившееся сердце, – я с дядей, – сказал мальчик и вдруг увидел, что по коридору идёт дядина кудрявая жена.

Он покраснел и торопливо отвернулся от старика, собиравшегося задать новый вопрос.

– Ты за кем? – спросила кудрявая женщина. – Понятно, а за тобой кто?

За мальчиком стояла толстая женщина, вернее, когда-то она была толстой, теперь кожа на ней висела, как пустой мешок.

– Это не выйдет, – сказала она, – он, может, ещё полвагона вперёд пропустит.

– Вы не волнуйтесь, – сказала кудрявая женщина, – мальчик уйдёт, я вместо мальчика.

Но толстая женщина, видно, была сильно обозлена, что её не пустили без очереди. Она перегородила

коридор рукой и сказала:

– Неплохая замена. Мальчику туда на пять минут, а тебе на два часа…

– Как вам не стыдно, – сказал старик, – война, люди жертвуют собой… Мать этого мальчика, например, в партизанском отряде…

– Какого? – спросила кудрявая женщина. – Этого? Да что же ты врёшь, – сказала она мальчику, – твоя ж мать умерла позавчера в больнице…

Мальчику стало очень жарко, и сильно зашумело в ушах.

– Горя своего стыдится, – сказала толстая женщина.

Мальчик быстро пошёл назад и полез на полку. У него опять начало давить в горле и болеть над бровями, и, чтоб не всхлипывать, он крепко закрыл глаза и крепко стиснул зубы. Он лежал так долго, и полка скрипела, и снизу гудело, и над головой что-то постукивало. Потом сразу всё стихло, мальчик открыл глаза и увидел в окно перрон, по которому бегало много людей. Дяди в купе не было, а кудрявая женщина кормила “маленького дядю” с ложечки сгущённым молоком. Мальчик подумал, что это сладкое, сгущённое молоко можно кушать и кушать, целый день можно кушать, если не набирать его на ложечку, а макать ложечку и облизывать.

Кудрявая женщина посмотрела на мальчика, и мальчику вдруг стало страшно: без дяди она высадит его на перрон, и он опять останется один.

– Деньги у тебя есть? – спросила кудрявая женщина.

– Есть, – торопливо ответил мальчик, полез в карман и вытащил деньги.

Кудрявая женщина взяла деньги, пересчитала и сказала:

– О чём люди думают, когда пускаются в такую дорогу? О чём твоя мать думала… Тут ведь на тебя одного не хватит.

– У нас ещё была кошёлка с урюком и лепёшками, – сказал мальчик, – но она потерялась. И ещё есть отрез, – сказал мальчик, – его можно продать.

Он хотел вскрыть грязный, сплющенный узел, но мать зашила его крепкими, суровыми нитками, и мальчик поцарапал палец. Он посмотрел на задравшуюся кожицу, на набухающую капельку крови и всхлипнул.

– Ты чего там? – спросила кудрявая женщина.

– Я порезал палец, – ответил мальчик.

– Ревёшь, – сказала кудрявая женщина, – не стыдно, такой большой бугай?

– Я не реву, – сказал мальчик, – а когда дядя придёт, я расскажу ему, как вы на меня говорите.

Тогда кудрявая женщина начала смеяться и сказала:

– Ты лучше застегни ширинку, герой…

В это время поезд дёрнул, и кудрявая женщина начала кричать:

– Ой, он отстал, он отстал!

А “маленький дядя” заплакал. Мальчику стало жалко “маленького дядю”, и он сказал:

– Ты не плачь, папа догонит поезд на самолёте…

Тогда женщина крикнула:

– Ты, дурак, молчи… Приблудился на нашу шею. – И начала ломать руки.

Но тут появился дядя с полной кошёлкой, которую он прижимал к груди, и кудрявая женщина сразу начала ругать дядю, а он молча выкладывал из кошёлки на столик хлеб, дымящиеся картофелины, огурцы и большую жирную селёдку.