Глубокое течение
Шрифт:
«Хорошо было бы, если бы они больше не атаковали», — подумал он и оглянулся на партизан, которые сидели у пушки и по очереди курили одну самокрутку. Это были молодые хлопцы, двое из них — совсем еще подростки. Они добровольно остались с ним, хотя и знали, что могут погибнуть на этой гребле. Николай заметил, что хлопцы немного волнуются, — это было видно по тому, с какой жадностью они глотали табачный дым.
Он встал и подошел к ним.
— А обо мне вы забыли? Дайте и я затянусь разок.
— Для вас, товарищ начштаба, есть отдельно на цыгарочку.
— Нет.
Обжигая пальцы, он потягивал окурок до тех пор, пока не стало горячо губам. Новую цыгарку он курил первым.
Хлопцы повеселели, радостно заулыбались.
— Молчат, гады, — сказал Тимофей Буров, самый молодой из пяти, кивнув в сторону немцев. Остальные посмотрели туда же. Николай понял, что они хотят услышать его мнение о непонятном молчании противника.
Он встал и начал в бинокль рассматривать место, куда откатились после последней атаки эсэсовцы.
Впереди, за болотом, тянулась полоса ольховых кустов, через которые протекал ручей. Там партизаны в течение многих дней держали оборону. За ручьем начинались приусадебные участки. Длинные и узкие, пестрые от разных посевов полосы поднимались на крутой пригорок и заканчивались садами. На самом верху пригорка была расположена деревня. Но теперь там не было ни садов, ни хат. На фоне голубого неба чернели скелеты обгоревших деревьев и два ряда закопченных печей с покосившимися трубами.
За печами притаились вражеские пулеметчики. Основные же силы противника находились за деревней, в низине. Оттуда они и начинали свои атаки. Огороды были усеяны серо-зелеными кочками — трупами убитых карателей.
— Да, молчат. И пусть подольше молчат. Для нас это лучше. Мы подождем еще с час и пойдем догонять отряд. — Маевский отнял от глаз бинокль, повернулся к хлопцам.
— А обойти они нас не могут, Николай Карпович?
— Обойти? Нет. Трудно им обойти. На Рудненской дороге тоже засада. Но там, слышите, тихо. В лес — пусть попробуют сунуться. В болото они тоже не пойдут. Боятся наших болот и лесов. — Он помолчал, а потом восхищенно добавил: — Просторен и богат наш край, друзья! Хорошо в нем бить врагов.
— Больно только видеть такое, товарищ начштаба, — Тимофей Буров показал на сожженную деревню. — Аж сердце кровью обливается. Никогда этого нельзя простить.
— Мы и не простим, — сказал Николай.
Партизан Притыка несмело спросил:
— А скажите, товарищ командир, дойдем мы до Германии?
— Обязательно.
— А так не может случиться, что они, как в прошлую войну, какой-нибудь фокус выкинут… мира попросят, чтобы спастись от расплаты?
— Ну, нет! Этому не бывать! — горячо воскликнул Тимофей.
— Да этого и не будет. Война эта не похожа на все предыдущие войны. Помните, какие задачи поставил товарищ Сталин? Мы должны уничтожить гитлеровское государство и его вдохновителей, уничтожить гитлеровскую армию и ее руководителей. Понимаете? Мы должны разрушить ненавистный «новый порядок» в Европе и покарать его создателей. Так оно и будет, товарищи.
— А союзнички наши не могут помешать нам? — хитро прищурившись, спросил Вася Плющай, брат командира отряда. — Капиталисты с капиталистами быстро договариваются, товарищ начштаба. Одна шайка.
Николай улыбнулся. Разговор ему нравился. Слушатели были любознательными и внимательными.
— Вообще-то ты, Вася, прав. Капиталисты при любых обстоятельствах остаются капиталистами. Еще Маркс сказал, что это люди без совести и чести. Но народ… Дело в том, что война многому научила народы. И никаким капиталистам не остановить их похода против фашизма. Все будет решать народ.
Их беседу прервал далекий гул моторов. Партизаны насторожились, прислушались.
— Снова летят. Отползем в кусты, чтобы не заметили нас, — приказал Николай.
За последние дни самолеты уже много раз бомбили партизанские позиции, и бойцы привыкли к ним. Но сейчас гул все усиливался, а самолеты не показывались.
Николай поднял бинокль и увидел: на горизонте одно за другим выползли четыре черных чудовища. Они на мгновение остановились возле печей, а потом быстро поползли по склону огородов к кустам, направляясь к дороге.
— Танки, — громким шепотом сообщил Николай.
И сразу же около него оказались все партизаны.
Они не сводили с командира глаз, взглядами спрашивая, как действовать. С танками они встречались впервые, а все неизвестное всегда кажется страшным.
Николай заметил, как побледнели лица этих, уже не раз смотревших в лицо смерти, хлопцев. Да и у него по спине пробежал неприятный холодок, но он уверенно сказал:
— Ничего, хлопцы! Танки не страшней самолетов. Дайте мне гранаты и вот тот кусок телефонного провода. — Он быстро связал вместе несколько гранат. — Вот так же свяжите несколько букетов. Скорее! Так! Коньков и ты, Ваня, ползите вон к тем кустам. Остальные останутся со мной. Мы будем бить из пушки. Быстрей, хлопцы!
Танки подошли к ольшанику и остановились, по-видимому, озадаченные молчанием партизан. Потом их башни брызнули огнем. Прогремели пушечные выстрелы. Снаряды разорвались в ольшанике.
На пригорке появились эсэсовцы. Затрещали автоматы. Серо-зеленая лавина стремительно катилась вниз по склону. Танки скрылись в кустах, а спустя минуту первый из них появился на гребле и помчался прямо на пушку.
Николай сам встал за наводчика. Прогремел выстрел. Второй… Третий… Танк не останавливался.
«Спокойно, спокойно», — успокаивал себя Николай, стараясь прицеливаться возможно точней. Но от напряжения все тело дрожало, мелко стучали зубы, а в душе нарастала волна неудержимой ярости. В эту минуту уже не существовало его собственной жизни с разнообразными чувствами, ощущениями и инстинктом самосохранения. Все его существо было охвачено одним желанием: остановить это черное чудовище. И если бы для этого нужно было зарядить пушку самим собой, он, не задумываясь, сделал бы это.