Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
— Вот она, наша сила! Гляди, идут и идут, — проговорил Хмель шагавшему рядом с ним Рустаму.
У проходной столпилось много рабочих. Снова в голубизну неба поплыл мощный голос гудка. Это был второй призыв, и ещё можно было почитать листовки, обменяться мнениями. Ещё не замолк гудок, как в воздух взметнулась пачка листовок, она рассыпалась, и прокламации, как стая белых голубей, порхали над головами рабочих.
В тот же момент раздался звучный голос:
— Да здравствует Первое мая! После
Всех охватило радостное возбуждение. Хлопали друг друга по плечу, жали руки с возгласами:
— С нашим Маем!
— С нашим праздником!
— Вот оно, наше воскресенье! Наша пасха!
Зашли во двор. И всюду — на стенах конторы, в цехах, в инструментальных ящиках — находили листовки.
— Вот как сумели организовать этот день, — говорил Хмель каждому встречному. — Гляди, как жадно читают… — ликовал он.
Обычно медленно тянувшийся рабочий день прошёл незаметно. Ещё не прозвучал сигнал об окончании работы, как все рабочие высыпали в обширный двор.
Всех захлестнул подъём, радостное праздничное чувство рвалось наружу. Склонявшееся к западу солнце ласковыми лучами пронизывало воздух, звало на простор. Все двинулись на улицу.
Отречёмся от старого мира, Отряхнём его прах с наших ног… —запели хорошо слаженные голоса. Напев подхватили сотни рабочих, и марсельеза гремела стройно, звала на борьбу и подвиг.
А из конторы выглядывали в окна пристав, полицмейстер и полицейские и недоумевали:
— Понимаете, это же революция! Не бунтарство, а революция. Ни ругани, ни беспорядка… — говорил старший инженер.
— М-да… И вот ведь как организована: ни руководителей, ни поджигателей не найдёшь… Нет их!
— Я уже приглядывался… Все как один, и никаких бесчинств, заметьте… — бесновался Крысенков. — Эх, казачков бы сюда с нагайками!
— Шутите, что ли? Ведь это сила. У нас полторы тысячи рабочих. Разнесут всё по брёвнышку. Да и что они делают? Окончили работу и с пением чинно ушли… А вы — казаков…
— Так это же из провокационных расчётов! — раздался насмешливый голос.
В комнате было много народу. Служащие заканчивали работу, ещё не разошлись. Все оглянулись на голос, но не могли понять, кто сказал. Конторщики прилежно щёлкали на счётах, переписчики скрипели перьями — все торопились подбить итог месяца.
Крысенков закусил ус и рысьими глазами прощупывал каждого железнодорожника. Вдруг ему пришло в голову: "А может, это кто-нибудь из моих жандармов? Кому теперь можно верить?"
Стройными
Возле моста через Салар стоял немолодой человек в длинной чёрной накидке и широкополой шляпе. Он внимательно вглядывался в ясные лица демонстрантов. Его хмурое лицо посветлело, а в глазах появился блеск.
Пропустив более половины колонны, он решительно направился к идущим и зашагал рядом с молодым рабочим.
— И вы, папаша, с нами? — спросил тот, улыбаясь.
— С вами, ребята. Всю жизнь ждал этого дня.
В это время смуглый молодой человек уцепился за складки накидки.
— Отец, ты?
В его голосе слышалось радостное изумление.
— Так это твой батюшка, Сергей? Вот славно, — проговорил рабочий.
— Папа, помнишь, зимой, на Соборке, мимо нас шёл офицерик? Ты ещё возмутился его фразой "шапками закидаем".
— Ну, ну… помню: молодой и, как телёнок в поле, задорный.
— Так вот, я с товарищами забегал в госпиталь. Помогали носить раненых, привезли их два вагона. И вот он… обрубок без рук по плечи и ног нет по колени.
Серёжа был явно расстроен. Отец проворчал:
— Пушечное мясо… Вот бы туда министров и всю царскую фамилию, в эту мясорубку.
— Верно, отец! — воскликнул рабочий. — А ты, Серёжа, не кручинься! Вот она, рать наша рабочая, гляди: крепнет!
Древницкий оглянулся. Конца колонны не было видно, к ней присоединялись новые и новые люди. Он забеспокоился:
— Серёжа, где тут распорядители? Ну, командиры?..
— А что такое?
— Когда я стоял у моста, полицейский ворчал, а потом кинулся бегом. Думаю, наряд полиции, а то и казаков пришлют. Надо предотвратить столкновение.
— А мы сейчас свернём и успеем провести митинг.
Действительно длинная живая лента свернула на левый берег Салара и вскоре, миновав развалины старых строений и остатки дувалов, остановилась. Древницкий с сыном подошли к руководителям. Одним из них был старый революционер Корнюшин. Он разговаривал с дядей Ваней.
— Разрешите вам заметить, что место для митинга выбрано неудачно.
Те вопросительно посмотрели на Древницкого.
— Это мой отец, — поспешил заявить Сергей.
— Что вы советуете? — спросил Кориюшин.
— Побыстрее отвести люден вон за тот бугор, а здесь оставить засаду. Полиция не замедлит явиться. Её надо обезоружить, тогда уж не откроют пальбы.
— А ведь это дельное предложение!.. — воскликнул Корнюшин, обращаясь к дяде Ване.
— Товарищ прав, вон полиция уже у моста, — ответил тот.