Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
— Ой, да какие же богатые вещи! — лепетала счастливая мать, прижимая к груди засаленную одежду. — Да пошлёт вам бог долгую жизнь.
— Теперь смотри: эта новая ситцевая рубаха и штаны для тебя, женщина.
Дильбар не верила своим глазам. За целый год она не получала никаких подарков, не слышала ничего, кроме брани, угроз и попрёков. Она опустилась на колени и залилась слезами счастья, бормоча молитвы и призывая благодать на голову хозяйки. А та вкрадчиво заговорила:
— Поди снаряди сына, а когда проводишь его, займись собой. Вымойся хорошенько,
Последние слова встревожили Дильбар, но ей не хотелось в такую радостную минуту думать о плохом.
Касым затолкал в мешок выданные ему припасы, взвалил их на спину своего терпеливого ослика, попрощался с женой и, забрав Ильгара, тронулся в путь.
…Поздно вечером Дильбар легла спать в углу комнаты, где жили работницы.
После полуночи её разбудила горбатая старуха.
— Вставай, несчастная, Турсинташ-биби зовёт.
Дильбар с готовностью вскочила, оправила смятое платье, покрыла голову кисеёй и быстро пошла на призыв. Старуха, вздохнув, грустным взглядом проводила её.
Когда Дильбар робко переступила порог хозяйских покоев, правительница указала ей место за низеньким столиком против себя.
— Садись, счастливая мать маленького Ильгара. Хорошее у тебя дитя.
Застеснявшаяся женщина покорно опустилась на мягкое одеяло:
— Вам я обязана, госпожа, тем, что дитя не будет голодать. Вы хорошо проучили этого грубого Норбая. Как он согнулся, когда ваша палка опустилась на его широкую спину.
— Я всегда наказываю непокорных. Хорошо, что он смирился, а то бы я избила его, да и бек примерно наказал. Бек Дотхо уважает меня не только как тётку своей жены, но и как дочь великого кушбеги, скончавшегося в год "мыши".
Теперь слушай приказ бека. Да ты о нём, наверное, уже слышала раньше. Когда бек устраивает большой юн, он старается, чтобы его гости чувствовали себя как в раю. Их угощают на славу, а потом доставляют всякие удовольствии играми, музыкой, песнями. Но в раю, кроме всех этих радостей, имеются гурии. Они ухаживают за душами правоверных, ласкают и охраняют их сон.
Дильбар поняла. Она сидела бледная, сникшая. Но что она может сделать? Не послушаться?
Был однажды такой случай, хорошо запомнился он ей.
Молодую женщину, работавшую в ичкари, заставили пойти на ночь к гостю хозяина. Она пошла, но через несколько минут с воплями вырвалась от него.
Она плакала и говорила, что её послали к махау [35] , что этот гнилой сквернослов всю её исщипал.
Непокорную женщину избили и полуголую выгнали за ворота. А через день у неё увезли двенадцатилетнюю дочку, и та погибла.
— Ты поклялась быть покорной. Иди к купцу, он старый, но богатый. Сделает тебе подарок. И твой мальчик всегда будет сыт.
35
Махау — прокажённый.
С ужасом
Склонившись в поклоне, произнесла:
— Иду выполнять вашу волю госпожа.
Долго шла Дильбар через небольшой проход, отделявший женскую половину от комнат для гостей, Ей сказали, в какую дверь войти.
Два года минуло с того времени, как Дильбар впервые переступила порог бекского дворца.
На дворе стояла глухая осенняя пора. В горах выпал обильный снег. По ночам сильно подмораживало. Злобно свистел студёный ветер. Всё живое пряталось от злой стужи. Люди забивались в лачуги, жались к огню, звери зарывались в глубокие норы.
День уже угасал, когда открылись большие, обитые жестяными бляхами ворота арка, и четыре нукера плетьми выгнали на дорогу двух женщин. Затем ворота захлопнулись.
Заливаясь слезами, с причитаниями шли женщины по направлению к кишлаку, где приютились низкие хибарки с плоскими крышами.
Дильбар и вдовая сестра кишлачного гончара были в одних грязных рубахах и развалившихся кавушах. Холод подгонял их.
Обе не могли понять, за что так жестоко расправился с ними бек. Не они ли два года безропотно выполняли самую грязную и тяжёлую работу. Не они ли были бессловесными рабынями? И вот теперь, когда наступила суровая, трудная для горца зима, им объявили, что срок отработки долга кончился, и они должны вернуться в свои семьи.
Услышав этот приказ, Дильбар окаменела. Вот уже год, как её одолевал мучительный недуг. Всё тело покрылось сыпью и болезненными язвами, а глаза гноились; когда-то густые длинные волосы повылезли, ноги и руки стали дрожать.
Что делать? Как быть?
Правительница, такая добрая и приветливая год назад, стала суровой и неприступной. Она уже не разговаривала с Дильбар, а, увидев у неё на руках и на лице сыпь, распорядилась, чтобы её не пускали в кухню и кормили из отдельной посуды.
Другая провинилась тем, что в холодный утренник, посланная на речку мыть шерсть и катать кошмы, простудилась, кашель постепенно иссушил её, сделал немощной.
— Срок твой кончился, иди домой. Здесь ты не нужна, приносишь один убыток… Тебя кормят, а ты не работаешь.
Как не трепетала Дильбар перед правительницей, но решилась — бросилась к её ногам, та брезгливо посторонилась.
— Уходи! От тебя зараза распространяется.
Вечером нукеры плетьми выгнали со двора двух женщин.
Дойдя до поворота, Дильбар остановилась. Дрожа от холода и всхлипывая от боли, она сказала:
— Прощай, соседка. Тебе есть где приклонить голову. А я пойду к табунам.
— У-а! Дильбар, что говоришь? Ты в одной рубахе? Переночуй у кузнеца или у нас. Место найдётся, а утром иди к мужу.