Гневное небо Тавриды
Шрифт:
Прилуцкий советует взлететь попозже, пересечь побережье в темноте. Погода погодой, но догадаться нетрудно: не с неба же падают к партизанам боеприпасы и сухари. То есть, что именно с неба и падают, и несмотря ни на что.
В самом деле, у берега "мессеры" могут перехватить. Решаем стартовать за полчаса до наступления темноты.
Последние напутствия.
– Только что передали: за вашим полетом будет следить командование флота! Но главное, помните, что сказал. О вас мечтают!
И
– На что надеемся, штурман?
– На господа бога. Там же голодные ждут... Берег пересекаем в районе Алушты. Как и рассчитано, в темноте. На всякий случай выполняю противозенитный маневр. Будто и в самом деле надеясь кого-то задобрить.
По времени - район сброса. Прилуцкий молчит. И вдруг:
– Разорванная, командир! Выбери окошечко, нырни метров на четыреста...
И в самом деле. Везучка! Надо же, именно в этом районе... Выбираю, ныряю. Внизу темнота...
– Вижу сигнал! Доверни вправо на десять...
Несколько секунд, и мешки из бомболюков сброшены. Панов и Жуковец что-то замешкались. Делаю повторный заход.
– Груз в воздухе, командир! Все парашюты раскрылись!
– Видели точно?
– Все!
Разворачиваемся на юг. Спустя полтора часа машина мягко касается земли родного аэродрома. Умолкают моторы, гаснут прожектора. Тишина и покой ощутимо облегают кабины.
– Много ли человеку на войне надо для счастья, - философствует явно довольный Прилуцкий, сбрасывая парашют и с удовольствием разминая богатырские плечи. Тут же с беспокойством оглядывается на полуторку.
– Сдается, что-то было отложено, вроде как на сегодня... Не помните, командир?
Мое внимание привлекает Жуковец. Вертится подозрительно возле.
– Ну?
– ловлю его за руку, предчувствуя неладное. В самом деле, уж слишком все гладко.
– Не знаю, правильно ли я сделал...
– мямлит явно нарочно, помогая стянуть с плеча лямку.
– Ну?
– сжимаю его напрягающийся в ответ бицепс.
– Да вы не бойтесь! (Я же и должен бояться). Перед отлетом газеты дал замполит, в мешок партизанам... А я в них еще и записку...
Ну вот.
– Еще? А знаешь, что за это бывает? А если к фрицам мешок попадет?
– Не попадет! А если бы... так и пусть думают, что это он сам...
Последние слова проходят уже мимо сознания. Замполиту придется, конечно, доложить. Хорошо, если этим и обойдется. Обойдется, жди...
– Говорю, не беспокойтесь! Между костров положил, точно видел...
Видел. А что же тогда юлит? Да и поди докажи, что он видел...
Масла
– Хорошенький агитпроп!
– замечает как о решенном.
– Знаешь, что фрицы в газетах раззвонят? Что Громова сбили! Того! Имя-то указал хоть? Впрочем, поди им доказывай, что не слон!
Жуковец изумленно вскидывает ресницы. Такой оборот ему в голову не приходил. И вдруг взрывается:
– Да что вы все - фрицы да фрицы! Нарочно же выждал! Второго захода, чтобы наверняка... За свои беспокойтесь, штурман! В том разве дело? Перед майором как-нибудь отчитаюсь...
– Ну-ну, отчитайся, - мрачно кивает Прилуцкий.
– Поехали, командир?
Что-то не очень и хочется ехать. Громов? При чем тут... Ах тот, герой... Много ли человеку... А для несчастья много ли надо?
Вмешивается молчавший до сих пор Коля Панов. По профессии с подобными делами он знаком лучше всех.
– Что написал-то?
– склоняется к другу.
– Хоть бы мне показал.
– Да ты-то при чем!
– сбрасывает с плеча его руку рассвирепевший Сашка. Командира касается! И меня! Не учел, что полет у него... круглый. Из башки вылетело, понимаешь?
Чувствую, как отлегает от сердца. В уши возвращается привычный моторный гул.
– Толком выкладывай, что там?
– А не обидитесь? Сам замполит же и подсказал - мечтают... Подарок, думал, от него... от вас то есть ему... Будто не вижу, переживаете...
– Что написал-то?
– "Груз сбросил летчик Громов".
Минута проходит в молчании. Из кабины полуторки высовывается удивленный шофер. Ничего не поняв, разряжает тишину жеребячьим ржанием. Прнлуцкий грозит ему кулаком.
Потом все бросаемся обнимать Сашку.
– Молодчина!
– Пусть так и думают, Громов...
– Как это мы-то...
Ну вот. Вот и опять оно с нами, при нас - наше скромное фронтовое счастье.
– Сто грамм сверх положенного тебе, Сашок! За идею!
А что. в самом деле идея. Пусть так и запишут мне в летную книжку: "Стопятидесятый боевой вылет, памяти Бориса Громова". А еще лучше и вообще его пропустить. Пусть и будет буквально подарок...
Да, вот что нам надо для счастья еще. Верная память живых о погибших.
Летучие минеры
В течение двух с половиной месяцев наш экипаж находился в командировке: получали новые машины для пополнения самолетного парка полка. Тем временем капитально ремонтировалась и наша многострадальная "пятерка". На Кавказское побережье вернулись 7 апреля 1944 года, к началу решающего сражения за Крым.