Гниющий Змей. Книга 1
Шрифт:
По-хорошему, нам всем следовало поступить сознательно и остаться на острове в длительном карантине. Но власти не успели отреагировать на угрозу, и корабли понеслись по волнам вестниками чумы. Да, умом-то я понимаю, что мы поступили неправильно. Но стоит подумать о тех днях, что я провела в изоляторе при святой обители... И ведь там условия были гораздо лучше. Меня обработали с ног до головы, напоили «антидотом» и просто наблюдали, заботились, кормили, делали анализы.
Здесь людей бы просто согнали на какую-нибудь закрытую территорию. Может, даже заперли бы в том же парке, выставив вооружённую охрану по периметру.
Но разве теперь нас ждёт нечто получше?
Если начнётся эпидемия... нет, об этом даже подумать страшно.
Лисан украдкой посмотрел на меня. Наши глаза встретились и сразу разошлись. Мы оба понимали, что поступили неправильно. Но не могли упрекнуть друг друга.
Да и разве от нас что-то зависело?
Остаётся только сказать: отличная вышла поездка. Я действительно развеялась, набралась новых впечатлений, так их да сяк. Обязательно повторим, коли живы будем.
До Мароны мы добрались только под утро: город расположен далеко от побережья, как раз в тех местах, где перестаёшь ощущать себя островитянином. Усталость валила с ног, но я всё же дала себе труда тщательно помыться и переоделась в ночнушку, благоухая добавленными в воду цветочными маслами. Ни капли такие процедуры от гнили не помогут, но хотя бы немного морально полегчало.
Подоконник снаружи моего окна чем-то приглянулся чёрному кошаку. Тот сверкнул на вошедшую в спальню меня жёлтыми глазами-фонарями и продолжил намываться. Как же я рада, что папа везде поставил решётки — с этой мыслью я закрыла оконную раму на щеколду, задвинула гардину и повалилась в постель.
Ух! Подушечки мои мягонькие! Соскучились тут без меня? А как я-то по вас скучала! И по одеялу своему пуховому, вот натянем его по самое ухо и спатеньки...
Разумеется, сразу отдаться на волю сновидений не получилось. Так часто бывает, когда кажется, что больше не можешь, а впечатления всё же оказываются сильнее усталости. Да и котяра этот... Сразу вспомнился другой, рыжий. Одно воспоминание повлекло за собой другое, и вот я уже мучилась размышлениями о встреченном нахаше.
Ничего так и не надумав, провалилась в сон, будто в глубокий колодец.
Тёмный и страшный. Из таких колодцев непременно полагается высунуться ужасной омертвелой руке, а следом показаться такому же неприглядному жупелу — с длинными чёрными космами, разумеется.
Проще говоря, мне снова снился кошмар.
Но со всеми пережитыми мною в предыдущие ночи он расходился в главном: я заснула, но продолжила мыслить совершенно трезво.
Так что в озере чернил тонула, прекрасно осознавая, что это просто проклятый, сука, сон! Благовоспитанной девице не пристало пускать в лексикон подобные выражения. Но это ведь мой разум и хотя бы в его чертогах я имею полное право выражаться, как заблагорассудится.
Особенно когда в рот затекает мерзостная дрянь!
Я погружалась в непроглядные глубины — такое со мной уже случалось. Просто на этот раз обошлось
Но нет, подождите, донышко у неё всё же нашлось: мягкое и прогибающееся, словно простыня, в которую пожарные ловят прыгающего с верхотуры ребёнка. Моя спина, сама не намереваясь, продавила эту поверхность, и она прорвалась, будто продырявленная шилом. Меня выплюнуло в тёмный коридор, а сверху хлестал безудержный поток чернил.
Когда он иссяк, я сумела подняться на ноги, но идти никуда не пришлось. Прямо передо мной выросло высокое зеркало в тёмной раме, свитой из потемневших коряг. Неясные тени шныряли вокруг и даже едва различимо хихикали. Но я не озиралась на них, не пыталась выследить, разглядеть. Всё моё внимание заняло отражение.
Я видела себя, смотрела в собственные испуганные агатовые глаза.
Вот гниль пошла по телу. Она поглощала меня изнутри, сочилась чернотой под белой кожей. Я понимала, что это всё не настоящее. Только организму было плевать: страх жаром приливал к мышцам, сердце просилось прочь из грудной клетки, и меня начинало колотить от ужаса. Переводя взгляд с рук на отражение, я начала медленно отступать, не желая ни верить, ни созерцать.
По отполированной глади пошла рябь, будто от камушка, брошенного в воду. Проступили другие черты — очень похожие. Такие же светлые волосы, смоляные брови и глаза. Показавшаяся женщина была старше меня, а ещё я знала, что она чистокровная бриарейка из старинного, но полностью почившего рода.
Мама, теперь она смотрела на меня из зазеркалья.
Жуткая, мёртвая, с прогнившими венами и заволоченными бельмом глазами.
— Мамочка... — позвала я, а ладони невольно легли на стекло.
Она улыбнулась: белые зубы покрывала чернота, будто она почистила их углём. Где-то я уже слышала эту мысль... Ах, да, точно. Такие же зубы были у женщины с помидором. Так вот откуда у меня этот образ в голове.
Мамины ладони тоже легли на стекло с изнаночной стороны зеркала — и пальцы сцепились с моими в замок. Глаза женщины больше не напоминали материнские, то были фасетки насекомого. В ужасе я дёрнулась и вытащила это существо с оборотной стороны, невольно повалила прямо на себя.
Пасть разверзлась, меня встретили сотни стеклянистых клыков, а из глотки бросилось жало...
Росчерк стали, и отсечённый шмоток плоти с торчащей костяной иглой шмякнулся в грязь. Тени встревоженно зашептались и разбежались, исчезли, будто кусочки сахара в чашке чая. Светлее в коридоре не стало.
Существо, притворявшееся моей матерью, с воплем отпрянуло. Обрубленная кишка забилась в воздухе, разбрасывая чёрные капли, и втянулась в пасть. Глаза насекомого с ненавистью посмотрели на обидчика.
Я тоже посмотрела, потому что никак не ожидала нового персонажа в своих грёзах.
Из полумрака выступил сапог, следом под невесть откуда забрезживший свет попало длинное полотнище металла. Нет, не сталь — их порой бывает трудно отличить, но есть нечто неземное в этом холодном блеске, он будто говорит: «да, я есть вечность, меня не сокрушить». Адамантовый клинок.
На короткий миг мне подумалось, что это оружие брата, но у него меч прямой, двухлезвийный, у этого заточена только одна сторона, а обух скошен в острый коготь.