Гниющий Змей. Книга 1

Ахметшина Ксения

Да и хатана он не носит.

Глава 8

Чешуя крепилась к его лицу удивительной мозаикой: каждая чешуйка точно подогнана под соседок, будто базальтовые бруски мостовой. Выступающие надбровные дуги несли более крупные пластинки, а вот на щеках они мельчали. Свет окатывал это роговое покрытие, выявляя нюансы и оттенки: тёмно-зелёные мазки на более светлой основе.

Я остолбенело пялилась на нахаша, а локти упирались в грязную лужу.

Не сразу пришло осознание, что этот змеелюд мне уже встречался.

Следом

я поняла, что на его лице нет слоя засохшей глины, свежей — тем более.

Покрывало с головы полностью спало на плечи, открывая тройной гребень: не высокий, но выразительный, с черепичным нахлёстом, какой кровельщики выкладывают на коньках. И нечто ужасно знакомое померещилось мне в рядах этих чешуй.

Жёлто-оранжевые глаза в обрамлении мрачной зелени казались янтарём в идеально подходящей оправе. Вертикальные щелки зрачков сузились, реагируя на свет. Сон казался настолько реалистичным, что мог поспорить с явью.

Когда эти удивительно красивые, но чуждые глаза оторвались от чудовища в изодранном платье и бросили взгляд на меня, на миг их закрыла тонкая кожица третьего века: нахаш моргнул, не переставая видеть.

Плоский нос рептилии недовольно пыхнул через прорези ноздрей, а покрытые жёсткой каймой губы разлепились.

— Только этого не хватало, — без явного шипения, но всё же с призвуком его произнёс нелюдь. — Давай, милая, нападай, — это он сказал монстру, сбросившему личину моей матери и медленно обходившему его по дуге.

Рукоять фальшиона лежала в чешуйчатой руке необычным хватом, ведь длинные когти мешали сжимать её подобающим образом. Так странно было видеть это оружие богов в лапах рептилии.

Существо издавало неприятные, урчащие звуки и таращилось миллиардами фасеток. Его ноги уже совсем не напоминали человеческие, а пальцы на руках начали удлиняться: появились новые фаланги с узлами суставов, когти отросли и окрепли саблями. Одежда будто успела одряхлеть и развалилась тряпьём, так что ничто не мешало твари передвигаться скачками — что она и сделала, болтыхая обвислыми мешками сисек.

Нахаш тоже не оставался на месте. Стремительно покинув траекторию атаки, он взмахнул адамантовым клинком. И снова этот росчерк: он блеснул в воздухе, будто отражение света на металле. И только звук, будто щелчок металлизированного кнута, сопровождал магию. Тварь взвыла: локтевой сустав рассекло невидимым лезвием. Когтистая лапа ещё билась на загаженном чёрной грязью полу, когда ящер перешёл в наступление.

Он зашёл сбоку. Серия выпадов: при каждом с клинка срывалось нечто фантомное и стремительной косой наносило противнику увечья. Чёрная кровь хлестала из порезов. Хотя какая кровь? Разумеется, это гниль. Мы ведь в моём кошмаре, о чём я давно и благополучно забыла.

И, наверное, потому куски поверженного чудовища начали срастаться вместе.

Но нахаш быстро положил конец этому безобразию.

Тяжёлый сапог наступил на грудь подёргивающегося ужаса, а остриё широкого клинка вошло в распахнувшуюся пасть — с противным звуком оно засело между клыков.

Змеелюд что-то прошипел на родном языке и вдвинул оружие глубже, пробил череп, остриё вонзилось в землю, в пол или что там у нас под ногами. Мгновение

непонятной нарастающей пульсации, и голову твари разнесло шрапнелью — я едва успела прикрыться от колких ошмётков.

Фальшион в когтистых пальцах казалось пел на одной ноте и почти светился.

Выполнив миссию, оружие вернулось в ножны, а нахашский воитель обернулся ко мне и подал руку. Машинально приняв её, я вздрогнула от непривычного ощущения твёрдых бугорков под пальцами. Чешуя оказалась удивительно тёплой и сухой, а когти не поранили мою кожу, хотя коснулись её.

— А теперь прос-сыпайся, — велел змеелюд, вздёрнув меня на ноги.

Он оказался выше на целую голову, хотя недостатком роста я не страдала. Самое занятное, могу поклясться, что учуяла его запах: нахаш пропах дымом с горьким привкусом полыни. Поразительно, не помню, чтобы сны раньше задействовали обоняние.

— Слуш-шай, мне некогда бродить по чужим кошмарам, — он срывался на шипение лишь иногда, явно хорошо овладев сиаранским и научившись отменно контролировать артикуляцию. Большого опыта общения с представителями его вида у меня нет, но про это их пришепётывание столько шуточек ходит...

Занятно, но я рассуждаю так, будто это реальность. Мы же сами создаём свои сны. Конечно, в моём кошмаре нахаш разговаривает так, как я себе нафантазировала.

— Ладно, по-хорошему не понимаешь... — пальцы рептилии потёрли лоб, забавно оттопырив когти. Это он у людей жестикуляцию подсмотрел? Нет, это просто я накладываю на змеелюдов человеческие привычки, ведь о настоящих почти ничего не знаю.

Пасть нахаша резко распахнулась, обнажая острые клыки.

Меня обдало вонью и слюнями, вылетевшими вместе с хищным рокотом.

С перепугу я проснулась.

Колокольный звон обозначал удар за ударом, но я не считала, так что не поняла, который час. Просто тяжело дышала, согнувшись в постели и пыталась понять, что это, боги милостивые, было... Гардина просвечивала холодным утренним серебром, а мои пальцы судорожно заползали в растрепавшиеся пряди.

Стукаясь носиком о каёмку, графин поделился водичкой со стаканом. Пила я жадными глотками, пытаясь смыть из глотки привкус гнили и осевший на слизистой запах полыни. Никогда мне не снились настолько правдоподобные сны. Я даже отбросила одеяло, но не обнаружила никаких свидетельств реальности ночного приключения.

Гардина отъехала, впуская свет нарождающегося дня: ещё одного расчудесного весеннего утречка в нашей дивной, богами хранимой Мароне. С её неизменной видимостью безопасности и затаившейся в подгнивших недрах тревогой.

Дёрнув щеколду и распахнув раму, я услышала всё тот же перелив птичьих трелей. Соколов на вас не хватает, пернатые сучата. Ох, пардон, какие некрасивые мысли. По губам бы мне, да ведь сказано не вслух.

А это что за кортеж?

По мостовой цокали подковы породистых лошадей, бренчала сбруя, подскакивали перья плюмажей. Запряжённая цугом шестёрка влекла экипаж с резными украшениями на кузове, пышно поблёскивала позолота. И вот эта красота затормозила... и остановилась у подножия нашей лестницы. За ней следовало ещё три кареты, и все они дружно последовали примеру первой.