Год активного солнца
Шрифт:
Но куда подевались тяжелые японские часы, обременявшие Зурабово запястье? И где массивный перстень с печаткой а-ля Леван Гзиришвили?
А где модный костюм в полоску и фирменная рубашка?
И куда сгинули крупноглазые запонки, некогда весело сверкавшие на тщательно открахмаленных манжетах рубашки?
Теперь все это излишне, к чему привлекать внимание и возбуждать нежелательные эмоции?
Ущелье постепенно сужается. А вот и то место, где Зураб по обыкновению останавливает машину. Он выйдет из машины, осмотрит покрышки, затем довольным взглядом окинет Кавказский хребет,
Неужели он изменит традиции? Неужели не остановит машину?
Если остановит, значит, все в порядке, настроение в норме и сомнения отогнаны прочь.
Машина сбавила ход и медленно сползла с дороги.
Он бодро вышел из машины. Глаза его по-прежнему лучатся энергией. Если хорошенько присмотреться, лицо его светится радостью бытия. Он захлопнул дверцу машины, закурил и подошел к выступу скалы. Ого, никак он и курить начал? Что же, первый верный шаг уже сделан. Теперь его здоровым и незамутненным легким никотин нипочем. А вот солидности явно прибавит. Да нет, здесь я не прав — сигарета даст ему возможность обдумать вопрос и заполнить паузу в разговоре. Ведь давать ответ сразу ему вроде бы не пристало, зато после трех-четырех затяжек будет в самый раз. На четыре затяжки требуется время, так долго молчать как-то неловко. Но когда куришь, неловкость исчезает, да и движения делаются солидней и естественней. К тому же и ждущий ответа нервничает меньше.
Внизу в расщелине извивается река. Ее шум едва доносится. Удивительная тишина, не слышно даже птичьего голоса.
Зураб Гомартели потянулся, присел несколько раз и направился к машине.
Всё в полном порядке.
Его насквозь рационализированное сознание не упустило ни малейшей детали, все взвесило, определило, учло и расставило по своим местам. Он убежден: если не случится чего-то из ряда вон выходящего, до директорства — рукой подать. Приятная легкость разлилась по всему телу, а шаг сделался пружинистым и четким.
Ждать осталось совсем немного, ну, от силы неделю, не больше, и все окончательно утрясется. Завтра с утра пораньше надо вернуться в Тбилиси. Кто знает, может, вопрос решится уже послезавтра на заседании президиума. Главное теперь — вовремя добраться до лаборатории и дать почувствовать каждому, что между ним и директорским креслом не существует никаких преград.
Он затянулся напоследок, швырнул окурок в пропасть и сел в машину. Не успела дверца захлопнуться, как машина стронулась с места. Что и говорить, машиной он управляет мастерски.
Минутная передышка, легкая разрядка и чистый воздух ущелья придали ему бодрости. Он прибавил скорости и четко сформулировал цель — добраться до лаборатории за два часа.
Лишь одного не мог предусмотреть Зураб Гомартели — испытание ждало его тут же, в каких-нибудь пяти минутах езды.
Неужели человек не ощущает приближения беды? Неужели предчувствие не предупреждает его о грядущей опасности? Но тогда каким же образом я догадался о смерти матери, едва заслышав шаги Гии? Может, этот импульс сообщил мне сам Гия своим робким, необычным появлением? Но ведь я не видел его? И потом, как мне удалось
Но почему же тогда Зураб Гомартели не чувствует, что через пять, уже через три минуты он собьет четырнадцатилетнюю девочку?
А вот я страшно переживаю три минуты, отделяющие его от беды. Убийца и жертва неотвратимо сближаются друг с другом. Жертва идет медленно. Впрочем, это мне кажется, что медленно. Девочка погоняет теленка. Зураб Гомартели приближается к своей жертве со скоростью семьдесят километров в час. Девочка торопится домой, чтобы поспеть к детской телепередаче. А Зурабу Гомартели не терпится добраться до лаборатории. Семьдесят километров в час — огромная скорость для разбитой, извилистой, узкой дороги. Гомартели не щадит ни себя, ни машину.
Остается одна-единственная минута.
Неужели он по-прежнему ничего не чувствует?
Я весь дрожу от напряжения.
Еще полминуты, пятнадцать, десять, пять секунд…
Я больше не могу. Я зажмуриваюсь от страха. Столкновение неизбежно. Все предопределено заранее, год, три, пять лет назад… Решено! В тот самый день, в тот самый час, в ту самую секунду, когда девочка появилась на свет. Потом должно было пройти четырнадцать лет, и вот…
Три секунды, две, одна…
Мертвый поворот…
Девочка перебежала дорогу. Зураб Гомартели изо всех сил жмет на тормоза и круто берет влево. Машину резко развернуло, и она стала поперек дороги.
Как страшен был удар, словно мозг одновременно пробуравил миллион электросверл! Он в отчаянии бьется головой о руль и не осмеливается вылезти из машины. Девочка вся в крови валяется в стороне от дороги. При столкновении ее отбросило бампером.
Машина по-прежнему стоит поперек дороги. Двигатель заглох.
Зураб Гомартели судорожно сжимает руками руль. Он никак не может вспомнить, когда заглох мотор. Повернув ключ, он вновь запускает двигатель. Затем дает задний ход и разворачивает машину на Тбилиси.
Все, что случилось за этот короткий отрезок времени, сознание Зураба Гомартели не удержало. Он не осознал, не почувствовал, когда заглох мотор, не запомнил, как развернул машину на Тбилиси.
В эту минуту сознание его было целиком поглощено одной мыслью. При столкновении он отчетливо увидел испуганные и залитые страшной мукой глаза. Раздался ужасающий скрежет тормозов и вопль девочки.
Потом?
Потом тысячи мыслей со страшной скоростью пронеслись в его мозгу.
Зураб Гомартели понял, что все погибло. Ему грозила тюрьма — как минимум четыре года.
«Зачем я поехал, зачем?!»
«Почему я не залил бензин во Мцхете, ведь задержка могла спасти меня от беды!»
«Почему я не подвез тех женщин в черном, что встретились мне у Мцхеты. Минутной остановки вполне бы хватило, чтобы я оказался вне опасности…»
Потом?
Потом в его сознании, сменяя друг друга, проскакивают лица жены и детей, покрасневшие от слез глаза близких, ехидные улыбки врагов.
Когда он решил повернуть на Тбилиси?
Нет, он никак не может вспомнить этого, но от факта никуда не денешься — машина идет по направлению к Тбилиси.