Годы в огне
Шрифт:
Перепуганная пророчица, узнав, что от нее хотят, преисполнилась важности и наговорила Павлу Прокопьевичу одни удачи в будущем. Нет, впрочем, была и одна ужасная неприятность: господин офицер разлучится с горячо любимой женой и, вполне возможно, навеки.
Гримилов дал ворожее настоящий серебряный рубль, и они простились, вполне довольные друг другом.
Все складывалось таким образом, что надо было подумать о будущих отношениях с княжной, раз Марья Степановна, слава богу, провалится
Правда, по зрелом размышлении Гримилов понимал: он не продвинулся в отношениях с Юлией Борисовной ни на один шаг.
И может быть, именно поэтому донос Эммы заинтересовал Павла Прокопьевича, хотя Гримилов и знал, что Граббе завидует Урусовой и все дело лишь в этом. А вдруг и есть, за что зацепиться?
С несвойственной ему быстротой Павел Прокопьевич решил: если как следует допросить нищего, он скажет все, что угодно. И протокол допроса можно обратить впоследствии против Юлии, коли она станет упираться и отвергать ухаживания своего начальника.
Гримилов позвонил по телефону, вызвал своих солдат и сказал торжествующей бабенке:
— Пойдешь с ними. Ищи нищего.
— Я отыщу, — усмехнулась Эмма, и лицо ее стало почти одухотворенным. — Можете верить.
Она отправилась с двумя солдатами сначала на Александровскую площадь, где как-то видела побирушку, и, не найдя его там, почти бегом потащила солдат к кинотеатру «Луч».
Мальчишка стоял у тумбы с афишами, у ног его лежала фуражка, в которой светились несколько медяков.
Ему тотчас закрутили руки за спину, и Граббе прохрипела счастливым голосом:
— Свяжите. А то сбежит мерзавец!
— Ничо… — ухмыльнулся один из солдат. — Догоним.
И похлопал по ложу винтовки.
— Ну, шагай! — прикрикнул старший команды. — Да не вздумай тикать, дурак!
Нищий кивнул на фуражку.
— Деньги возьмите. Мне на них жить надо.
— На нашем коште теперь… — усмехнулась Эмма.
Лозу привели к Гримилову. Павел Прокопьевич окинул арестованного оценивающем взглядом и весело сощурился.
— Все свободны.
Эмма решила, что приказ ее не касается.
— Свободны, — с раздражением повторил Гримилов, и Эмма, увидев его глаза, налившиеся кровью, сочла за благо исчезнуть.
— Ну-с… — подошел капитан к юнцу. — Выкладывай все, как на духу. Кто? Что? Кем прислан?
Мальчишка хмуро посмотрел на офицера, сказал, что — сын омского профессора Лозы, отца-матери нет, кормится подаянием, как многие на Руси.
— М-да… значит, сирота… — дружеским тоном пророкотал Павел Прокопьевич. — Ах, какая беда, голубчик!
Он подошел вплотную к нищему и, продолжая говорить самым доброжелательным образом, вдруг ударил арестанта в живот.
Нищий захлебнулся
Подождав, когда мальчишка поднимется на ноги, Гримилов сказал назидательно:
— У нас тут пирогами не кормят. Говорить будешь?
Нет, Павел Прокопьевич совершенно ни в чем не подозревал этого попрошайку. Бил он его больше по привычке, для испуга — и только в самом удачливом случае надеялся на самый минимальный какой-нибудь успех.
Да еще вызывал озлобление крах войны, будущность в грязи и тумане, равнодушная своя или чужая пуля в спину.
Мальчишка молчал.
Гримилов рванул его за ворот рубахи, и она, треснув, медленно сползла с тела. И еще трижды сильно ткнул в грудь.
Нищий непроизвольно прикрыл себя руками, но Гримилов успел заметить небольшие девичьи груди, посиневшие от ударов.
— Вот-с как! — весело сказал капитан. — Ну, теперь мы, надеюсь, поладим, мадмуазель!
— Что надо? — хрипло спросила девчонка. — Зачем притащили?
— Нам нужен совсем пустяк — скажи правду.
— Я ее сказала.
— Почему штаны и короткая стрижка?
— Солдатня не пристает.
— Гм… вполне разумно. Вполне.
Он несколько мгновений размышлял, спросил:
— Есть хочешь?
— Верните мои деньги, сам поем.
— Не «сам», а «сама». Привыкай к правде, дубина.
Капитан с удовольствием похлопал девушку по голой спине и, отойдя на шаг, вновь ударил, норовя попасть в солнечное сплетение.
Она упала на ковер и, стремясь изо всех сил не закричать, до крови прикусила губу.
В дверь постучали.
— Кого черт несет? — крикнул Гримилов. — Я занят!
Однако дверь отворилась, и в проеме появилась тонкая фигура Вельчинского. Поручик бросил быстрый взгляд под ноги, и на верхней губе у него мгновенно выступил пот.
— Я сказал — занят, — угрожающе повторил Павел Прокопьевич. — Потом!
Санечка лежала на полу с закрытыми глазами и убеждала себя, что выпутается из скверной истории, не пропадет, это же глупо — умереть за день или два до прихода своих. Но тут же с холодной ясностью поняла, что смерть за дверью не подождет и надо потерпеть до конца.
— Встать! — приказал Гримилов. — Не то…
Девушка открыла глаза, с трудом села, уперлась спиной в кресло.
— Какие у тебя дела с княжной?
— С княжной?
— Прикинешься дурочкой — отдам тебя на ночь солдатам. Потом — расстреляю.
Павел Прокопьевич побарабанил пальцами о крышку стола, внезапно позвонил колокольчиком.
— Фельдфебеля — ко мне! — приказал он появившейся в дверях Верочке. — И пусть захватит какую-нибудь рубаху.