Годзилла
Шрифт:
– Сука, прямо по ебалу! – раздался раздосадованный голос неизвестного и по «коробкам» прокатились тихие смешки.
В целом, всё прошло без эксцессов.
В двенадцать пополудни мы сдали автоматы в оружейную комнату и нас отпустили по домам строго до шести вечера.
Дома я первым делом принял горячую ванную и включил на своём компьютере любимую музыку. Отобедал за столом мамиными блюдами, лёг в своей комнате немного подремать.
Позже родители расспрашивали меня о службе, а я пытался их успокоить, говоря, что армия – это, как пионерский лагерь, только
– В белорусской армии её просто не бывает, это в Рашке страхи по телевизору показывают, вы лучше книги за меня читайте, а то у меня времени пока нет…
Мама немного повеселела, отец задумчиво молчал.
Выезжая в часть, для меня собрали большой пакет сладостей и домашних харчей. Возвращаться совершенно не хотелось. Я вспомнил, как покидал свою квартиру месяц назад, перед глазами стояла дымка неизвестности. Теперь же, напротив, я знал, что меня ожидает или, по крайней мере, догадывался.
Сел в метро, оттуда пешком до КПП.
Прибыл к месту за десять минут до окончания установленного времён, и бегом бросился в санчасть. Отметился у дежурного врача, подышал ему в трубку. Потом в штаб к дежурному по части, набегу рассыпая конфеты, с едва ли не лопающегося от жратвы пакета.
***
После вечерней пайки мы всем карантином расселись в линейке, разложив на столах обилие привезённых угощений, как правила это были сладости и напитки. Наши животы были набиты до отказа, но мы не прекращали запихивать в себя всё съестное, словно жили в последний раз и завтра должен был случиться конец света.
Закончив со сладостями, все излишки, а провизии там оставалось ещё на неделю, мы раздали своим сержантам, которые тут же растянули харчи по своим ротам, надёжно спрятав и укомплектовав запасы в каптёрках.
Уже после отбоя я лежал на своей койке, тяжело дыша, и улыбался самому себе.
– Всё, пацаны, теперь вы официально «слоны», присягу приняли, так что готовьтесь получать люлей, - говорил нам Шмель, пожёвывая за щекой шоколадную конфету.
В ту ночь нам дали спуску. Я мог протянуть руку вверх и почувствовать, как между коек пролетали конфеты и пряники. Солдаты вели натуральный обмен.
– Мука?
– Чё?
– Конфету будешь?
– Давай.
– А мне?
– Лови халву!
Чуть позже мы устроили настоящий метеоритный град из сладостей. Пацаны швыряли друг в друга всё, что осталось. Я зарядил в глаз Иванову пряником и он, рассыпавшись на мелкие кусочки, разлетелся по всему полу.
Сержанты уснули даже раньше нашего. Это было настоящим затишьем перед бурей.
ВТОРАЯ РОТА ОХРАНЫ
Утром нас вывели на плац, построили весь карантин в одну колонну и стали зачитывать фамилии. Началось наше официальное расформирование по подразделениям.
С грустью в глазах я наблюдал, как по одному из колонны выходили ребята, с которыми я целый месяц продубасил в одной казарме, шутил, слушал их бестолковые разговоры, предавался воспоминаниям и просто прожигал
Вторую роту укомплектовали последней. Сержанты Шмелёв и Кесарчук построили в три шеренги четырнадцать оставшихся на плацу бойцов, и повели нас в новое расположение. Как я уже упоминал, вторая рота находилась в том же корпусе, только на втором этаже. Поднимаясь по ступенькам, меня по-настоящему охватил приступ тревоги. Вот оно – переступить порог, и начнётся настоящая служба. Это беспокоило.
Мы зашли в роту и очкастый дневальный тут же рявкнул:
– Дежурный по роте на выход!
Переступая порог, каждый из нас откозырял очкарику воинское приветствие, и сержанты быстро построили наш молодой отряд вдоль взлётки напротив оружейной комнаты. Я бегло осмотрел местность. Все напоминало помещение «карантина», только было более убогим и серым. Ремонт, видимо, остановился на первом этаже для начальства и всевозможных проверок. Расположение было безлюдным, и в воздухе витал запах хлорки.
Шмёль подскочил к канцелярии, дважды постучал в дверь и, слегка приоткрыв её, вытянулся по струнке, приставив руку к головному убору:
– Товарищ капитан, вновь прибывшее пополнение по вашему приказу построено!
В помещении канцелярии стояла тишина, Шмель быстро отпрянул в сторону и некоторое мгновение мы все в молчании ожидали появления нашего командира.
Через минуту оттуда показался голый по пояс грузный дядька наперевес с банным полотенцем, вытирая им мокрую шею и плечи. Это был среднего роста мужик со светлыми волосами и непропорционально непривлекательными чертами лица. При виде нас, его гримаса расплылась в улыбке, исказившись ещё пуще прежнего в подобие некоего гоблинского оскала: надбровные дуги съехали к глазницам, кривой нос ещё больше завернуло в сторону, а вместо рта, казалось, образовалось чёрная дыра. Он прошёлся около нас, с любопытством взирая в наши растерянные лица, и тут же спросил у Шмеля:
– Ну как, Влад, есть достойные бойцы?
– Так точно, товарищ капитан, имеются!
– Это хорошо, во второй роте плохих не бывает. Правильно, Лакусь? – неожиданно крикнул он в сторону дневального. – Ну ка выпрямись там, вафля! Зайдёшь потом ко мне.
Мне тут же стал неприятен это персонаж с его нарочитой заносчивостью и паханскими замашками.
– А пока, Владик и Серёжка, смелее, заходите ко мне на пару слов, давно вас не видывал, - потирая правый кулак ладонью, сказал сержантам капитан.
Как только двери за Кесарчуком закрылись, мне захотелось сплюнуть и громко выругаться.
– Чё стали, «слоны», рысью в располагу, кровати отбивать, - послышался чей-то сонный голос и только тогда я заметил возле оружейной комнаты невысокого ефрейтора с табличкой на нагрудном кармане кителя «Дежурный по роте». Чего уж там, приказы старшего по званию следовало выполнять, и мы разошлись по расположению.
Здесь следует оставить детальное описание вместилища, в котором я застряну на долгий год, целиком вычеркнутый из моей жизни.