Голд, или Не хуже золота

Хеллер Джозеф

Сид, часто рассказывавший эту историю, был еще одной аномалией в причудливой истории жизненного успеха. Молчаливый и необщительный дома в дни юности, почти лишенный честолюбия и имевший весьма средние оценки в школе, Сид после возвращения из армии в 1945 году сумел каким-то образом получить и усовершенствовать несколько патентов на промышленное оборудование для прачечных. Потом у него появились какие-то идеи для других машин, потом он стал владельцем компании по обработке тканей. Теперь у него была куча денег, которые он тратил с большей свободой, чем это нравилось Гарриет.

В прежние времена он был рабочим в Брайтонской прачечной и вкалывал гораздо больше — полдня после школы и полные дни летом, а тогда в красные вагончики еще были впряжены лошади. Сид боялся лошадей. Окончив школу, он остался в ней кем-то вроде помощника методиста, потому что предпочитал любую другую работе в портновской мастерской, которую его отец то терял, то вновь обретал в полные превратностей годы после 1929. А еще был в его жизни

случай, когда он на целое лето убежал из дома. По воскресеньям, когда мог, и даже в субботние вечера он подрабатывал в гардеробе во время торжеств в банкетном зале. Он не любил эту работу по уик-эндам, как не любил и взятый напрокат смокинг, который должен был носить в таких случаях, но то были времена Великой Депрессии [32] . Доходы отца были ненадежны, а его приработки непостоянны. Роза и Эстер после школы, как только им позволил возраст, стали подрабатывать то у Вулворта [33] , то в уличных киосках, торгуя в летние месяцы хот-догами или пирожными. Все были вынуждены заниматься делами в мастерской, доставляя костюмы и платья заказчикам и получая с них деньги. Верить кому-либо в долг было нельзя.

32

… времена Великой Депрессии. — США и многие другие страны с октября 1929 по середину 1930-х годов переживали жестокий экономический кризис, которому сопутствовала массовая безработица.

33

… у Вулворта — Фрэнк Уинфилд Вулворт (1852–1919) — основатель и владелец сети магазинов, называющихся его именем.

Джулиус Голд постоянно продавал, а потом выкупал одну и ту же портновскую мастерскую, расположенную в полуподвальном этаже дома, в котором они жили. У них в гостиной стоял радиоприемник Атватера-Кента [34] , и они одними из первых в квартале обзавелись телефоном — в мастерской. И еще они были единственной семьей, в которой было семеро детей. С безошибочной интуицией отец Голда всегда продавал недееспособным или несостоятельным, а после того как его очередная авантюра в модном мире коммерции и производства заканчивалась крахом, мастерскую всегда получал только в аренду. Мать Голда была хорошей портнихой и швеей и обычно, если не ходила по магазинам или не хозяйничала по дому, работала внизу в мастерской. Мастерская была суматошным продолжением их квартиры наверху; здесь Роза, Эстер, Ида и Мьюриел во время большой перемены в школе запивали сэндвичи молоком или лимонадом из гигантских бутылок, купленных в кондитерской напротив. Голд помнил, как утро за утром, день за днем гонял он лодыря на кафельном полу мастерской; на улице, за окном из зеркального стекла до захода солнца стоит коляска с его сестренкой Джоанни, его мать строчит на «Зингере» или шьет на руках, надев на палец наперсток, а его отец, гнусавя или напевая веселенькие танцевальные мелодии, мечется без толку туда-сюда или осыпает страшными проклятиями гладильщика. У Голда сохранились смутные воспоминания о том, что катастрофа разразилась еще задолго до Второй мировой, когда его отец вдруг возомнил себя певцом необыкновенного дарования и стал предпринимать попытки пробиться в различные конкурсы и на радио в программу «Час для любителя». Старшие, казалось, были охвачены паникой и пребывали в шоке. Второй раз они — теперь и Голд тоже — испытали потрясение и ужас семейного позора уже после войны, когда узнали, что Джоанни с подружкой работает в одном из аттракционов на развлекательной площадке вблизи железнодорожной станции; их работа заключалась в том, чтобы в полупрозрачных лиловых комбинациях лежать в кроватях, но как только кто-нибудь из посетителей попадал бейсбольным мячиком в десятку стоящей тут же мишени, они должны были вскакивать во весь рост. В доме на несколько недель воцарилось гнетущее молчание. Ведь ей было только восемнадцать лет. А потом она уехала с той же подружкой участвовать в конкурсах красоты, работать в курортных отелях в отделе развлечений, а потом во Флориду и Калифорнию и даже на Кубу в надежде сделать карьеру голливудской актрисы, или танцовщицы, или модели. Его матери уже не было в живых. К началу войны в 1942 она недомогала уже несколько лет, и мастерская была закрыта. Его отец вместе с партнерами выполнял на тесном чердаке дома на Кэнал-стрит субподрядный оборонный заказ — сверлил по шаблону отверстия в изготовленных фирмой «Бендикс» мелких деталях для турелей к самолетам, боевую готовность которых обеспечивал в Северной Африке Сид, рядовой Военно-воздушных Сил. Его отец хотел быстро расшириться, делать турели целиком — «Зачем нам этот „Бендикс“?» — и яростно ругался с партнерами. Роза вышла замуж за Макса, и теперь у нее и у Эстер была постоянная работа, у Розы — которую она так никогда и не сменит. Ида училась в колледже, а Мьюриел и Голд — в школе. Отец Голда, как с горечью рассудил Голд позднее, был, вероятно, единственным в стране человеком, который работал на оборону и терял при этом

деньги.

34

… радиоприемник Атватера-Кента — ламповый радиоприемник известной в тридцатые годы фирмы.

Сид дослужился до сержанта в должности каптенармуса; он загружал самолеты бомбами и снарядами, обслуживал оружие. Кулачки, пружины, спусковые рычаги, соленоидные переключатели и гидравлика очаровали его. Устройство пулемета пятидесятого калибра приводило его в восторг. От этого пулемета и пошли его надежные машины для прачечных.

— Вот это мозги! — размышлял теперь Сид во дворике своего дома на Грейт-Нек. — До этого же надо додуматься. Одна железка работает, чтобы еще одна железка делала что-то совсем другое. Черт побери, если бы не эти пулеметы, мне бы и в голову не пришло заняться машинами для прачечных.

— А кто тебе помог, Сид? — напомнил отец Голда, напрашиваясь на похвалу.

— Ты, па. Но Шейки с Нептун-авеню вложил деньги. А Копоткин с его коньками сделал основную работу. У него после войны была своя мастерская.

— И ты, болван, им доверился? — сказал Джулиус Голд. — А если бы они тебя надули?

Сид отнесся к этому вопросу добродушно.

— Да я и не думал об этом. Может быть, тогда друзья не надували друг друга. Па, — Сид наконец набрался храбрости и тихим, полным дружелюбия голосом внес предложение, — я думаю, тебе стоит купить кондоминиум.

Старик насторожился.

— Я не так уж много времени провожу во Флориде.

— Ты мог бы сдавать его в аренду, пока живешь здесь, и окупил бы все затраты.

Старик долго попыхивал сигарой.

— Объяснишь мне на следующий уик-энд, когда приедешь к нам на ланч. Ты тоже приезжай, — сказал он Голду.

— Вот увидишь, все будет здорово, — пробормотал Сид улыбнувшись, с глубоким вздохом он скрестил руки у себя на животе и еще дальше откинулся в кресле.

Но благодушный вид Сида не мог обмануть Голда, который был уверен: Сида до сих пор, как червь, точит зависть из-за того, что ему не удалось поступить в колледж. Но во времена Сида в их районе выпускники школ и мечтать не могли о высшем образовании. Максимум, на что они могли рассчитывать, так это высокий балл на экзамене для претендентов на государственную службу, что и получил Розин Макс. Он занял второе место на конкурсе Почтового ведомства. Его фотографию поместили в бруклинской колонке Санди Ньюс. С тех пор он так и работал на почте.

Единственным исключением в их районе был сумасшедший Мерши Уэйнрок, который тянул лямку на вечерних занятиях в колледже четыре, пять, шесть лет, пока не началась Мировая война. И тогда на оставшийся последний год армия перевела его в Суортмор-Колледж для прохождения обучения по ускоренной программе, а оттуда — в Гарвардскую Медицинскую Школу. И опять слепое везение. Если бы не Адольф Гитлер, Мерши, может быть, до сих пор выметал бы обрезки в принадлежащей его дядюшке непотопляемой мастерской по изготовлению дамских шляпок. А сегодня он был терапевтом на Манхэттене, и практика у него росла так быстро, что он насилу с ней управлялся. У доктора Мюррея Уэйнрока всегда находилось время для старых друзей.

Голд был у него на приеме в середине недели. Тощий Мерши Уэйнрок был теперь полноват, он непрерывно курил, и на лице у него было загнанное выражение, свойственное переутомленному работой человеку. Общаясь с Голдом, он как-то судорожно шутил, и эти шутки Голд не мог расценить иначе, чем странные и неудачные.

— Да, видок у тебя отвратительный.

Голд, который во время своего ежегодного обследования неизменно пребывал в мрачном настроении, сказал:

— Спасибо, Мерш. И у тебя тоже.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил его вдруг с тревогой Мерш Уэйнрок в середине осмотра. — Вот сейчас?

— Ужасно. Ты же засунул мне в задницу эту штуку.

— Давно у тебя этот кашель?

— С того момента как ты мне придавил язык этой ложкой. — В кабинете, где стоял электрокардиограф, Люсиль, крупная, красивая, величественная, никогда не улыбающаяся чернокожая медсестра, которую Голд знал не один год, наклонилась к нему и, злобно сверкнув глазами, сказала:

— Я знаю, вы трахаете жену доктора. Лежите спокойно, пожалуйста. А то эта сраная машина Бог знает что нарисует. — Голд почувствовал, что все жизненные силы оставили его. Люсиль была техником с образованием и легко обставляла его в разговоре. — Когда я вам в следующий раз буду делать рентген грудной клетки, — предупредила она, — я эти лучики направлю прямо вам на яйца. Я же вас просила лежать спокойно. В следующий раз, когда вы пописаете в бутылочку, я по секрету подсыплю туда кой-чего, и доктору придется вырезать вам обе почки.

— Ого, это может быть серьезно, — угрожающе вздрогнув, сказал у себя в кабинете Мерш Уэйнрок, изучая кривые электрокардиограммы. — Похоже, ты трахаешь мою жену.

— Как дела у Милдред? — криво улыбнувшись, спросил Голд. — Ты обследовал моего отца на прошлой неделе.

— Он мне сказал, что я все делаю не так.

— Как у него легкие?

— Чисты как стеклышко, не легкие — золото. И прямая кишка, как у здорового подростка. Можешь проверить на вкус.

— Я тебя из окна выкину за такие шутки, — сказал Голд. — Ему не лучше будет сменить климат?