Голд, или Не хуже золота
Шрифт:
Голд услышал в этом намек, на который, возможно, следовало обидеться.
— Я не очень-то пробивной, Ральф, — мягко сказал он.
— Это будет для тебя большим плюсом, Брюс, то, что ты не пробивной. Как многие другие.
— Что — как многие другие?
— Как многие другие, которые пробивные, — продолжил Ральф таким безмятежно-дружеским тоном, что Голд пришел к выводу о своей чрезмерной обидчивости. — Ты бы мог начать немедленно?
— А сколько я буду зарабатывать?
— Сколько захочешь, Брюс.
В следующем вопросе Голда послышался голос уязвленного честолюбия:
— И я должен буду оставаться неназванным?
— Только для начала. Ведь если мы хотим использовать тебя в качестве источника, пожелавшего остаться неизвестным, то если все будут знать, кто ты есть на самом деле, из этого ничего не получится. Верно?
— Пожалуй.
— Слушай, почему бы тебе на следующей неделе не подняться до наших широт? Мы бы все и обговорили.
— Подняться? — сказал Голд, чувствуя себя слегка сбитым с толку.
— Ах, извини, — Ральф тихо рассмеялся. — Я имел в виду — опуститься. Я тут принимал столько законодателей с юга, что мне стало казаться, будто все они где-то внизу, а мы на вершине.
— Вот это ты здорово сказал, Ральф, — сказал Голд. — Если ты не возражаешь, я воспользуюсь этой мыслью в какой-нибудь статье.
Ральф был польщен.
— Бога ради, Брюс. Только не называй мое имя. Можешь себе представить, какие у меня будут неприятности, если меня начнут цитировать.
— Не беспокойся, — заверил его Голд. — Я с большим удовольствием выдам эту мысль за собственную.
— Но с другой стороны, — сказал Ральф, и в голосе его послышалась некоторая обида, — я бы хотел, чтобы и мне отдали должное. Ведь это я придумал.
— Как же мне это сделать? — Голд был сбит с толку. — Как я могу отдать тебе должное в печати, если ты не хочешь, чтобы твое имя упоминалось?
Ответ последовал после секундной паузы:
— А ты бы мог написать, что эта мысль принадлежит представителю?
— Конечно.
— Отлично, Брюс. Все мои семьи будут в восторге. Андреа Коновер вспыхнула, как девочка, когда я передал ей привет от тебя. Она очень хочет тебя увидеть.
— Так когда мне приехать? — спросил Голд.
— Я тебе позвоню в понедельник или вторник, или в среду, четверг или пятницу. А знаешь, Брюс, — заметил Ральф, — единственная дочь Пью Биддла Коновера — это тебе не что-нибудь, на такую девочку не начихаешь.
В намерения Голда никак не входило чихать на нее.
— НУ? — Белл принялась пристально разглядывать его, когда он вернулся на кухню, чтобы закончить обед. Дина тоже не сводила с него глаз.
— Может быть, мне на следующей неделе придется съездить в Вашингтон. Их интересует мое мнение по одному вопросу.
Белл была вовсе не глупа.
— Это по поводу работы?
— Это
— А кому я могу сказать? Твоей семье?
Лицо Дины засияло.
— Я скажу Лео Либерману. Вот уж его папочка станет завидовать.
— А если что-нибудь не сложится, — спросил Голд, — и я ничего не получу?
— Тогда я им скажу, — ответила Белл, — что ты отказался.
— Что я отказался поступиться принципами?
— Конечно, — сказала Белл.
— И я скажу то же самое, — заявила Дина.
— Да, — признался он. — Речь пойдет о работе в правительственной администрации. — Позднее в тот же вечер в их комнате он сказал Белл: — А мне казалось, ты не хочешь, чтобы я соглашался на работу в Вашингтоне. Ты ведь сказала, что не поедешь туда.
Белл ответила:
— А я и не поеду.
— И не передумаешь?
— Ни в коем случае.
Они спали в разных кроватях, между которыми стоял ночной столик. Он перебрался к ней.
IV
ВСЕ, ЧТО НАМЕЧЕНО, НЕ СБУДЕТСЯ
ГОЛД прикончил свой мартини, чувствуя себя, как на иголках — он испытывал нечто похожее на досаду из за того, что женщина, с которой он обедает, всего лишь его сестра.
— Эстер говорит, что ты пишешь книгу о евреях, — сказала Джоанни. Голд ждал, когда ему принесут отварную лососину с салатом из огурцов и зеленым майонезом. Они обедали в «Сент-Реджис», и платить собиралась она. У высокой и загорелой, в яркой одежде Джоанни была гибкая фигура и искусно подкрашенные прядями волосы.
— Эстер?
— Она обязательно звонит раза два в месяц, — сказала Джоанни. — А говорить ей не о чем. Джерри не очень рад этой книге.
— Ты поэтому прилетела в Нью-Йорк?
Она покачала головой.
— Он хочет знать, почему ты не можешь написать о чем-нибудь другом.
— У меня не такой уж большой выбор, Джоанни.
— Тони, — поправила она его.
— А что его беспокоит?
— Мы потратили столько времени в Калифорнии, пытаясь забыть, что мы евреи. Эта была одна из причин, по которой его семья и сменила фамилию.
— На Финк?
— Раньше они были Финкельман. Джерри много жертвует обеим политическим партиям. Он считает, что у него теперь неплохие шансы стать судьей.
— Но ведь Джерри не юрист?
— Там не обязательно быть юристом, чтобы стать судьей, — объяснила Джоанни. — По крайней мере так они ему говорят, когда приходят за деньгами.
— Вы в Южной Калифорнии молитесь всем богам, — пошутил Голд.
— Религия тут не при чем, — возразила она. — Мы взяли себе за правило никогда не молиться. — Она без всякого аппетита клевала свою половинную порцию салата. — Вчера я видела папу.