Голд, или Не хуже золота
Шрифт:
— Три вещи не имеют ответа для меня [68] , — звучно, словно кантор, затянул Сид, — путь птицы к жертве, путь семени в земле и путь мужчины к девице. Так? — Простодушно взывая к здравому смыслу, Сид адресовал свой обкромсанный вопрос ко всем остальным.
Голд вполне мог поверить своим ушам, но не больше.
— Чушь свинячья, — проворчал он, потом сказал громче: — Ты неверно цитируешь.
Сид изобразил невинность. — Ну, мы все не без греха, малыш, — сказал он, убежденно тряхнув головой.
68
Три вещи не имеют ответа для меня… — неточная цитата из Библии: «Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: Пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице» (Книга притчей Соломоновых, 30:18–19).
— А
— Ну, малыш. — Сид поставил свой стакан и стал потирать ладони одна о другую. — Ведь ты же учился в колледже. Пошевели мозгами. Если бы стервятники могли видеть, то что бы в них было такого особенного? Стоило бы тогда упоминать о них в Библии?
— Конечно, нет, — сказал его отец.
— Брюс и не спорит с этим, — извинилась за него Эстер, и голос ее задрожал сильнее, чем обычно.
— Он просто беседует, — сказала Белл.
Я происхожу из простой семьи, сказал себе Голд, с которым случился вдруг приступ тихого автобиографического помешательства, и он как бы принялся диктовать свои мемуары или же мемуары Генри Киссинджера. Моя семья прозябала в нищете, и у меня не было никаких привилегий. Хотя на самом деле мы не прозябали в нищете, а привилегий у меня было достаточно, но не так много, как я того заслуживал, как это и выяснилось впоследствии. Мое развитие было замедлено необходимостью с самого раннего возраста в поте лица своего добывать себе хлеб насущный. Мой талант был зарыт в землю. Все, чего я достиг, я достиг своим трудом, за исключением того, что мне досталось от моего отца, моей матери, моего брата и от всех четырех моих старших сестер. Я не получил никаких преимуществ, если не считать моих мозгов, которые, как я подозреваю, я унаследовал не от людей, претендующих на звание моих родителей. Есть основания полагать, что корни мои уходят в более благородную почву, чем это может показаться с первого взгляда, и что я оказался среди этих честных, но бедных работяг по прихоти злой судьбы, став жертвой различных случайных обстоятельств, распутать которые не представляется возможным. Мой старший брат Сид, которого я знаю всю свою жизнь, старший из семи детей, добился кое-каких успехов в жизни, у него дилетантский интерес к науке и механике, он довольно свободно тратит деньги, он человек добродушный, ему легко дается деловое общение с людьми, а еще он сраный тупоумный кретин, который обращается со мной так, будто я последнее говно, и заставляет меня говорить о стервятниках.
ГАРРИЕТ, которая несколько минут назад встретила его, излучая заговорщицкую приветливость, сейчас пребывала в мрачном, воинственном настроении. Отведя его в сторону, она сказала:
— Эстер думает, что Милт, возможно, скоро сделает ей предложение. Ты должен помочь. Она попросила Розу спросить Иду, чтобы та выяснила у Сида, должен ли между ними быть секс.
Голд внутренне весь сжался.
— А я-то тут при чем?
— Ну, ты можешь разузнать о таких вещах, — сообщила она ему безапелляционным тоном. — Сид разбирается в науке, а ты профессор английской литературы.
— Давайте-ка на воздух, — сказал его отец с плохо скрываемым злорадством. — На крыльце сейчас хорошо.
Эта обескураживающее известие о погоде было как похоронный звон по всем их надеждам на этот день, и Голд почувствовал, как по жилам его конечностей заструилась холодная слякоть.
— Ну, я Сида предупредила, — сообщила Гарриет и придала своему лицу суровое выражение, настраиваясь на предстоящую склоку. — Если к концу недели они не уедут во Флориду, то туда уеду я, с дочерьми и внуками.
Голд вовсе не был союзником этой раздражительной скуповатой женщины, которой перевалило за шестьдесят; вот уже более тридцати лет он не очень-то с ней ладил. Если себя он воображал привлекательным мужчиной в расцвете сил, то Гарриет, казалось ему, принадлежала совсем к другому поколению, стоящему ближе к его отцу, чем к нему. Он отмечал морщины возле ее узких глаз и глубокие складки у рта, видел, как расширились поры у нее на лице, как поредели ее крашенные в каштановый цвет волосы. Вспоминая беспутные эскапады Сида и его друзей, Голд пытался понять, какие чувства испытывает теперь Сид к Гарриет. Голд знал о ее бедах. У нее был удален желчный пузырь, ее младший брат умер от рака несколько лет назад, ее дочь снова приехала погостить из Пенсильвании вместе с детьми, и невозможно было не заметить признаков серьезного разлада в ее семье. Сам Сид ничего не предпринимал. Сид редко говорил о своих детях, а если все же и говорил, то в голосе его слышались безотчетное неодобрение и разочарование. Всю свою жизнь он был не очень разговорчив в семье; может быть, так проявлялась его болезненная реакция на беспрестанную, начавшуюся почти с самого его детства борьбу с отцом, который был несносен не только в припадках своего вулканического бешенства, но и в мелочных придирках, громком пении или назойливом мурлыкании знакомых мелодий. Его репертуар был обширен — от простеньких песенок на идише, от выученных им по радио арий из американских оперетт и произведений Джилберта
69
… произведений Джилберта и Салливана… — английский драматург и поэт Уильям Джилберт (1836–1919) и английский композитор Артур Салливан (1842–1900) долгие годы проработали вместе.
70
«Ипана» — название зубного порошка.
71
«Сэл Гепатика», «Экс-Лакс» — слабительные средства.
Джулиус Голд сдвинул на нос очки, оправа которых выцвела за последние годы и теперь изысканно гармонировала с жесткими завитушками его густых белых волос; он пыхнул дымком своей сигары и открыл дверь на крыльцо. Сид уже принял расслабленную, сонную позу, совершенно исключающую всякое сопротивление.
Гарриет с воинственным видом приступила:
— Ну, так как вам понравилось ваше пребывание в Нью-Йорке в этом году? — спросила она с подчеркнутой вежливостью.
— Я тебе скажу об этом, — ответил он, — когда оно закончится.
Наступление Гарриет тут же захлебнулось. На отце Голда была рубашка темно-голубого цвета с высоким воротом и сероватый кашемировый спортивный пиджак, который, по оценке Голда, должен был стоить не меньше двух сотен долларов. В нагрудном кармане расцветал бутончик темно-голубого в горошек платка. «Этот сукин сын выглядит лучше меня», с тоской подумал Голд. Через десять лет он будет носить замшевый ковбойский костюм с бахромчатой кокеткой и рукавами, а я стану такой же развалиной, как Сид. Далеко он ушел от времен завалящей мастерской, по которой носился как безумный в жилетке, в рубашке с расстегнутыми манжетами, с булавками, торчащими изо рта, с портновским метром, накинутым на плечо, и кружочком мела в руке.
Голд изобразил дрожь. — В газете что-то писали о снеге.
— Не в моей, — сказал отец.
— В Северной Дакоте, — сказала его мачеха.
— Два наших знакомых, — сказал отец, — на прошлой неделе умерли от жары в Майами.
Гарриет мрачно толкнула Сида в бок. — Ты ведь хотел о чем-то поговорить.
— О преступности? — ляпнул Сид.
— Это просто ужас какой-то, — сказал Белл.
— Система залога не работает, — пустился в пространные рассуждения Голд. — Если сделать залог низким, то рецидивисты тут же возвращаются на улицу. Если высоким, то наказывают невинных. Вся эта концепция устарела, когда преступление превратилось в обыденное явление, а презумпция невиновности перестала основываться на внушающей доверие вероятности.
Отец барабанил пальцами.
— Во Флориде сейчас ничуть не ниже, — сказал он так, словно Голд не произнес ни слова.
— Цены? — пытаясь не попасть пальцем в небо, сказал Голд.
— В Нью-Йорке такие высокие цены, — сказала Гарриет.
Нам они по карману, — сказал отец.
— Нам не нужна ничья благотворительность, — сказала мачеха.
— Нам достаточно того, что мы имеем от тебя и Сида. — нагло сказал отец, обращаясь к Гарриет, — и от остальных моих детей. Даже моя дочь в Калифорнии присылает мне деньги. Джоанни.
— Сдохнуть можно, — сказала Гарриет, снова складывая оружие.
— Иными словами, — сказал с ухмылкой Сид, — вы с мамой не видите ничего плохого в том, чтобы жить в Нью-Йорке?
— Здесь иногда бывает холодновато, — после некоторой паузы пошел на уступку отец, — в феврале или марте, но в остальное время нормально. Здесь имперский штат [72] .
Гевальт [73] , затосковал Голд.
— Ты не можешь оставаться здесь так долго — бросился в наступление Голд. — Два года назад ты и мама…
72
Здесь имперский штат. — Неофициальное название штата Нью-Йорк, подчеркивающее его особое место среди других штатов.
73
Здесь — черт побери (идиш).