Голливудские триллеры. Детективная трилогия
Шрифт:
«Не ходи к дому Кларенса!» – едва не прокричал я вслед ему.
«Дурак, – подумал я затем. – Кларенс обскакал тебя. Тебе до него далеко!!»
Фриц вместе с Мэгги ждал меня в просмотровом зале номер десять.
– Где тебя носит? – закричал он. – Представляешь? Теперь у нас нет середины фильма!
Это было как бальзам на душу – поговорить о чем-нибудь дурацком, бессмысленном, нелепом: безумие, вышибающее из меня мое собственное крепчающее безумие. «Боже, – думал я, – снимать фильм – все равно что заниматься любовью с горгульей. Просыпаясь, видишь, что вцепился в спинной хребет мраморного кошмара, и думаешь: «Что я
И все это делается руками чокнутых фанатиков – они сидят в просмотровых комнатах и бредят персонажами, которых никогда не было в жизни.
Поэтому так здорово спрятаться здесь с Фрицем и Мэгги, слушать, как они мелют чепуху, валяют дурака».
Но эта чепуха мне не помогла.
В полпятого я извинился и побежал в уборную. Там, в вомитории, с моих щек сошел последний румянец. Вомиторий [240] . Так все писатели называют уборную, после того как выслушают гениальные идеи своих продюсеров.
240
Вомитории (лат. vomitoriorum, от vomitare – извергать) – выходы, пандусы древнеримского амфитеатра, спускающиеся от зрительских мест – театрона – к площадке внизу – арене. В английском языке глагол «to vomit» означает «тошнить, рвать». Отсюда и путаница.
Я попытался вернуть румянец своим щекам, растерев их водой с мылом. Пять минут я простоял, склонившись над умывальником и смывая с себя грусть и тревогу, исчезавшие в водостоке. После последней очереди рвотных позывов я снова умылся и пошел обратно к Фрицу и Мэгги, шатаясь, благодаря Бога за темноту зала.
– А, это ты! – сказал Фриц. – Стоит изменить одну сцену, и рушится все остальное. Сегодня днем я показал твою Последнюю Тайную вечерю Мэнни. Теперь из-за твоего гениального финала, будь он неладен, Мэнни наперекор своему лучшему «я» говорит, что придется переснять кое-что из уже оплаченного материала, иначе фильм выглядит как дохлая змея с живым хвостом. Он не стал говорить это тебе лично; казалось, что он проглотил собственные внутренности на обед или твои потроха в кастрюльке. Он называл тебя такими словами, какими даже я не пользуюсь, но в конце концов сказал: пусть этот ублюдок займется сценами номер девять, четырнадцать, девятнадцать, двадцать пять и тридцать. Переписать и переснять через одну. А если мы переснимем и все остальные сцены, люди подумают, что у нас получился супергениальный фильм.
Я почувствовал, как теплые краски снова вспыхивают на моем лице.
– Это же просто подарок для начинающего сценариста! – воскликнул я. – Устройство для выдержки времени!
– Все нужно сделать за три дня! Мы задержали съемочную группу. Я звоню в Общество анонимных алкоголиков, чтобы натравить их на Иисуса, хотя бы на семьдесят два часа, ведь мы теперь знаем, где он прячется…
Я спокойно смотрел на них, но не мог сказать, что спугнул Иисуса и тот сбежал со съемочной площадки.
– Похоже, за эту неделю я стал виновником кучи всяких бед, – наконец сказал я.
– Сизиф, останься! – Фриц хлопнул меня по плечу ладонями. – Пока я не дам тебе камень побольше, чтобы ты тащил его на проклятую гору. Ты же не еврей, не ищи своей вины.
Он сунул мне пачку страниц.
– Пиши, переписывай. Переписывай!
– Мэнни
– Да он скорее привязал бы тебя к двум лошадям и выпалил из пистолета, но жизнь есть жизнь. Капля ненависти. Потом море ненависти.
– А как насчет фильма «Смерть несется вскачь»? Он хочет, чтобы я вернулся к работе над ним!
– Когда это ему приспичило? – Фриц вскочил на ноги.
– Полчаса назад.
– Но он не может снимать этот фильм без…
– Правильно, без Роя. А Рой пропал. И мне поручено найти его. А студия закрывается на двое суток для ремонта и подкраски, хотя никакой подкраски не требуется.
– Ничтожества. Тупые задницы. Никто мне ничего не сказал. Ладно, не нужна нам их дурацкая студия. Мы можем переписать Иисуса у меня дома.
Раздался телефонный звонок. Фриц чуть не задушил трубку в кулаке, а затем передал ее мне.
Звонили из храма Ангела [241] Эйми Сэмпл Макферсон.
– Простите, сэр, – произнес явно приглушенный женский голос, – вы, случайно, не знакомы с человеком, который называет себя Иисус?
– Иисус?
Фриц выхватил у меня трубку. Я снова ее отобрал. Мы оба приникли к ней ухом.
– Заявляет, что он призрак Христа воскресшего и заново раскаявшегося…
241
Храм Ангела (Angelus Temple) – главный храм Международной Церкви Четырехугольного Евангелия, расположенный в Лос-Анджелесе. Он был построен и освящен в 1923 году основательницей церкви Эйми Сэмпл Макферсон.
– Дайте-ка мне! – прокричал другой, мужской голос. – Преподобный Кемпо у телефона! Вы знаете этого ужасного Антихриста? Мы могли бы вызвать полицию, но если бы газеты узнали, что Христа вышвырнули из нашей церкви… В общем, даю вам полчаса, чтобы спасти этого безбожника от гнева Господа! И моего!
Я выронил трубку.
– Христос, – простонал я, обращаясь к Фрицу, – воскресе!
Мое такси подкатило к воротам храма Ангела как раз в тот момент, когда последние заблудшие овечки выходили из многочисленных дверей, покидая затянувшиеся допоздна занятия в приходской школе.
Преподобный Кемпо ждал перед входом, заламывая свои грубые руки и расхаживая с таким видом, будто в зад ему вставили динамитную шашку.
– Слава богу! – вскричал он, бросаясь ко мне. Вдруг он остановился в ужасе. – Так это вы юный друг этого мерзкого типа, да?
– Иисуса?
– Иисуса! Что за чудовищная мерзость! Да, Иисуса!
– Я его друг.
– Жаль. Ладно, поторапливайтесь!
Он взял меня под руку и потащил в тот придел, где располагалась главная аудитория. Там не было ни души. Откуда-то сверху доносился мягкий шелест перьев, взмах ангельских крыльев. Кто-то проверял звуковую аппаратуру, издавая различные небесные шепоты.
– И где же?.. – осекся я.
Ибо там, посреди алтаря, на сверкающем Господнем престоле из чистопробнейшего золота восседал Иисус Христос.
Он сидел прямо, устремив взгляд куда-то сквозь церковные стены, положив руки на подлокотники, ладонями вверх.
– Иисус! – Я побежал через проход и вдруг остановился.
Потому что из обеих ран на открытых запястьях капала свежая кровь.
– Ну разве не кошмар? Ужасный человек! Прочь! – завывал преподобный за моей спиной.
– Это христианская церковь? – осведомился я.