Голодные игры от лица Пита Мелларка

Скарина Анастасия

— Что-то не так? — спрашиваю я, в надежде что она просто устала.

— Нет, ничего.

Мы идем дальше, до конца поезда, туда, где вдоль линии растут только жиденькие кустики, в которых наверняка не спрятано никаких камер.

Я вздрагиваю, когда Хеймитч кладет руку мне на спину. Даже здесь, в глуши, он старается говорить тихо:

—

Вы славно поработали. Когда приедем, продолжайте в том же духе, пока не уберут камеры. Все будет в порядке.

Китнисс смотрит ему вслед, избегая моего взгляда.

— О чем это он? — спрашиваю я.

— У нас были проблемы. Капитолию не понравился наш трюк с ягодами, — выкладывает она.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Это посчитали слишком большим своеволием. Хеймитч подсказывал мне, как вести себя, чтобы не было хуже.

— Подсказывал? Почему только тебе?

— Он знал, что ты умный и сам во всем разберешься.

— Я даже не знал, что было нужно в чем-то разбираться. Если Хеймитч подсказывал тебе сейчас… значит, на арене тоже. Вы с ним сговорились.

— Нет, что ты. Я же не могла общаться с Хеймитчем на арене.

— Ты знала, чего он от тебя ждет, верно? — она молчит — Да? — я бросаю её руку, — Все было только ради Игр. Все, что ты делала.

— Не все.

— Не все? А сколько? Нет, неважно. Вопрос в том: останется ли что-то, когда мы вернемся домой?

— Я не знаю. Я совсем запуталась, и чем ближе мы подъезжаем, тем хуже.

Я жду, что она скажет что-то еще, жду объяснений, а она просто молчит.

— Ну, когда разберешься, дай знать. — мой голос пронизан болью.

Я захожу к себе в купе и хлопаю дверью. Да как она могла так со мной? Использовала. Сыграла на моих чувствах. Какой я дурак… Я швыряю поднос с кувшином и бокалами. Бью кулаками о стены. Ненавижу. За что? Лучше бы я умер. Почему я не умер? Боль. Она не сравнится ни с одной из тех, что я испытывал раньше. Душа разрывается на части. Слёзы текут сами по себе. Мне плевать, что обо мне подумают. Как пережить

это? Сердце вырвано и растоптано… А она вернется к своему охотнику и будет счастлива.

Когда я немного успокаиваюсь, ко мне стучится Хеймитч:

— Давай поговорим.

Я открываю дверь.

Мы садимся за маленький стол напротив друг друга. Хеймитч без слов берет два бокала и наполняет их какой-то жидкостью.

— Пей. Станет легче.

Я выпиваю стакан и еле сдерживаю его в себе.

— Зачем вы так со мной? — спрашиваю я.

— Так было нужно для вашего спасения. — говорит Хеймитч и выпивает свой стакан и наливает нам еще.

— Как мне дальше жить?

— Всем нам приходится не сладко. Ты хороший парень и заслуживаешь лучшего. Капитолий не оставит вас в покое, имей в виду, вам придется каждый год быть «безумно влюблеными».

— Я, кажется, ненавижу её. Но так сильно люблю. — выпиваю бокал и снова сдеживаю его в себе.

— Это пройдет парень. Ляг спать, завтра будем дома.

— Лучше бы она убила меня. Или не нашла. Не хочу домой.

Я ложусь на кровать и Хеймитч уходит, кое-как волоча ноги. Хах, вот моя мать позабавится когда узнает, что меня обманули.

Я засыпаю и всю ночь вижу серые глаза в слезах, кровь и, кажется, сотни смертей Китнисс.

Я выхожу, только когда поезд подъезжает к Дистрикту-12, и холодно киваю в знак приветствия.

Так мы стоим и молча смотрим, как на нас надвигается маленькая закопченная станция. На платформе столько камер, что яблоку упасть негде. Наше возвращение станет еще одним шоу.

Я протягиваю ей руку. Она неуверенно поворачивается ко мне.

— Еще разок? Для публики?

Мой голос не злой, он бесцветный, а это еще хуже.

Она берет мою руку, и мы идем к выходу, навстречу камерам. Китнисс очень крепко держит меня и я не могу перестать думать о наших днях в пещере у ручья. Игры не закончились. Они только начинаются.