Гологор
Шрифт:
— Чудо! — хмыкнула тетка. — Втюрился ты, племянничек, только и всего.
— Оставь! — обиделся Сашка. — Все втюриваются, а про такое я не слышал! Я ведь не чего-нибудь там… Я от лица ее пьяным становлюсь, понимаешь! Чего, я красивых не видел?! Посмотришь, облизнешься, и ничего особенного! А тут будто прирастаю — не оторвешь! Все у меня в жизни как-то не по-нормальному получается!
Тетка улыбалась, поджав губы, покачивая головой.
— Ничего ненормального, дурень! Как раз и есть самое нормальное!
— Скажи по-честному, сильно она красивая?
— Красивая? — Тетка замялась. — Тебе-то что? Раз
Сашка даже растерялся от такого ответа.
— Я не для меня спрашиваю, а вообще…
— Она симпатичная…
— Коза у тебя в огороде симпатичная! — обозлился Сашка. — А у калитки чего обомлела? От симпатичности, да!
— Ну, ладно, ладно! — спохватилась тетка. — Красивая она! Конечно красивая! Слишком даже красивая для твоих бичей да собак. Будете там в белый свет палить вместо зверя, на нее глядючи! Ты лучше вот что скажи, неразведенная она, да?
— Неразведенная.
— Ну, а потом-то что? Как дальше?
— Ничего не знаю, тетя! — отмахнулся Сашка. — На час вперед загадывать не могу и не хочу. Вот отбалдею немного, тогда буду обо всем думать! А сейчас не хочу! Сейчас хочу, чтобы она была со мной!
— И вправду, — вздохнула тетка, — все у тебя не как у людей!
Катя спать не хотела и заснуть не могла. Она слышала голоса из кухни, даже вслушаться пыталась, но говорили они тихо, а отдельные слова, что удавалось уловить, только раздражали… Она слышала, как они уходили в магазин, и после еще долго лежала, стараясь ни о чем не думать, и… перестаралась, заснула.
Когда проснулась, на улице уже были сумерки, а в кухне слышались голоса всех трех, звонче всех Колькин. Мать постоянно одергивала его, чтобы говорил тише, потому что тетя Катя устала с дороги и спит. Он переходил на шепот, но через минуту снова звенел всей мальчишеской голосистостью.
Катя встала, оделась, включила свет, повозилась у зеркала немного и вышла на кухню. При ее появлении Сашка глупо и радостно заулыбался, Колька замолчал, как подавился. Тетя Лиза встретила просто и радушно:
— Отдохнула? Сейчас поешь. Мы уже.
Есть не хотелось, и Кате удалось уговорить хозяйку.
— Ну, тогда давай укладываться все вместе, Сашка, тащи свой чемодан!
Когда Сашка открыл чемодан и вынул лежащие сверху вещи: рубашку, бритву, трико — Катя ахнула. На дне чемодана во всю длину бок о бок лежали бутылки. Сашка поторопился рассеять ее недоумение. Вытаскивая по одной, комментировал:
— Шампанское для Сереги с Таней. Петровская — Селиванову. Пара армянского коньяку — у Мони послезавтра день рождения. Сухое марочное Фильке. Он пижон у нас.
На стульях уже лежали два рюкзака, тетка приказала Сашке упаковывать свой, а вторым они занялись вместе с Катей. Колька гоношился около Сашки и больше мешал ему, чем помогал, но помогать старался вовсю.
Что-то прошептав на ухо, тетка подала Кате сверток. Катя покраснела и быстро сунула его в свой рюкзак. Тетка еще что-то шептала ей, конечно же по женской части. Катя слушала ее смущенно, но внимательно и кивала головой. Все это Сашка видел одним глазом, хотя, казалось, обоими был занят только своим делом. Вид полных рюкзаков внушал Кате ужас, так были они тяжелы. Но Сашка объяснил, что нести их придется немного: до автобуса, потом до трактора, метров пятьсот. Пойдут же они налегке,
— Я вам постелю на большой кровати, сама лягу на Колькину, а тебя (Кольку) на сундуке устрою.
Огромный обручевый сундук стоял в кухне у печки.
Катя сидела красная, опустив глаза. Сашка беспокойно заерзал на стуле, подмигнул тетке, и они вышли в спальню.
— Отдельно нам постели, — сказал, глядя в сторону.
— Понятно… — озадаченно пробормотала тетка и забегала глазами по комнате.
В итоге Колька с Сашкой были определены на большую кровать, Катя — на маленькую, а тетка, как ни сопротивлялась Катя, постелила себе на полу.
Мужчины уже были в постели, когда тетка, задержав Катю, обняла ее крепко и сказала:
— Сашка хороший парень!
— Я знаю, — ответила Катя.
— Ну, откуда тебе знать-то! Человек годами раскрывается! А Сашка такой, что чем больше знать будешь его, тем больше хорошего открываться будет! Мягкий он, но будь осторожна, не перемни!
— Ну, что вы! — пыталась оправдаться Катя.
— Ладно! Все мы, бабы, одинаковые! А муж из него что надо получится!
Катя слушала ее серьезно.
— Еще что скажу. Будет он тебе арапа заправлять, что, дескать, таежник он кондовый, что это призвание его, ну и все такое… Не верь!
— Как?!
Этого Катя никак не ожидала услышать.
— Получилось, что в таежном деле он себя впервые человеком почувствовал. Со всеми наравне. Способный он. Быстро освоил, что надо. Он и вообще способный! Знаю точно, потянет его учиться. А ты, если захочешь да сумеешь, ускорить сможешь! Годы-то идут! Ему двадцать четыре уже! Я ничего не говорю и не намекаю даже. Пусть все сам… Ты — другое дело! Поищи, к чему интерес у него! По той же таежной части пойти можно… В общем, не знаю, дочка, чего хочешь ты в жизни… балованная ведь ты… Не спорь!
— Да я не спорю, — согласилась Катя.
— Не знаю, чего ты хочешь, — продолжала тетка Лиза, — только с племяшом моим ой какой счастливой быть можно!
Вечером Колька слезно просил, чтобы утром его взяли проводить Сашку с Катей. Но в половине шестого он так сладко и непробудно спал, что не стали его тормошить. Тетка не дала Кате нести ее рюкзак и взвалила на себя. Сашка подхватил чемодан легко, явно с демонстрацией своей силы и привычности. Вдвое тяжелее рюкзак, чем Катин, ничуть не сутулил его, словно набит был ватой или вообще воздухом накачанный. Идти-то было вовсе ничего, каких-то полста метров вокруг огорода и еще метров двадцать назад, напрямую шагов двадцать было бы всего. Ночью Кате казалось, что проезжающие машины прямо по крыльцу проскакивают и задевают кузовами углы дома.