Голос крови
Шрифт:
– Об этом я подумаю, когда будет точно известно, мать она мне или нет. – Фиона подняла брови. – Никаких сеансов психотерапии, да? А во что вы превратили наш разговор? В сеанс психотерапии. Вы же иначе не можете, правда? Вы поэтому не женаты? – Она подмигнула собеседнику, чтобы смягчить резкость этих слов. – Знаете что, я устала. От этих новых таблеток на меня наваливается такая же усталость, как от валиума. Я пошла к себе.
Он поднялся со стула:
– Я провожу вас. Усталость, вероятно, отчасти объясняется тем, что организм перестраивается. Через несколько дней вам станет
Ее комната была на четвертом этаже. Она тяжело поднималась по ступенькам, психиатр вел ее, приобняв за спину. Придя в комнату, она тотчас же бросилась на кровать.
– Это все новые таблетки, – пробормотала она сонным голосом. – Нельзя ли заменить их какими-нибудь другими? Я от них такая разбитая…
– Я же вам уже объяснил…
– Нет, это от таблеток. Просто поверьте мне. Уж в этом-то я точно разбираюсь.
Глаза закрывались сами собой, она не могла держать их открытыми.
– Для вас, видимо, главное – поставить на своем.
Фиона не поняла, что он хотел этим сказать. Она уже погружалась в дремоту.
– В чем дело? – промямлила она и попыталась подняться.
Приоткрыв глаза, она посмотрела на него, но все плавало, как в тумане.
– Спите, Фиона. Спите. – Он выключил свет, вышел из комнаты и тихо затворил дверь.
Фиона снова упала на подушки и закрыла глаза. Вскоре она уже видела сны, и сквозь сон ей послышалось, как в замке поворачивается ключ. Один поворот, затем второй.
23
Лицо у Карлы Арним было такое же старое, с таким же выражением надломленности, как на снимке девяностых годов, но сходство с Фионой, когда Бен увидел ее вблизи, оказалось просто разительным. Карла была опрятно и чисто одета, волосы вымыты и причесаны. Ее движения были на редкость проворными и ловкими. Но самое сильное впечатление произвел на Бена ее молодой голос. Если закрыть глаза, можно подумать, что слышишь тридцатилетнюю женщину. Или Фиону. После первых же слов Бен с облегчением понял, что Карла Арним совершенно непохожа на ту озлобленную сумасшедшую, какой ее изображала пресса.
– Специально приехали из Англии, говорите? Представитель прессы? – Она засмеялась. – Заходите! Заходите же и рассказывайте! – Карла Арним провела нежданных гостей на кухню.
– Вообще-то, мы предпочли бы, чтобы это вы нам рассказывали, – сказал Бен.
– О! – весело улыбнулась она. – Так вы, значит, не считаете меня сумасшедшей?
Она отошла к мойке, взяла полотенце, в другую руку – чашку, но не начинала вытирать.
Кухня была обставлена не современной модульной мебелью, а собранными с бору по сосенке старыми шкафчиками и еще более старыми электроприборами. Чашки, тарелки и стаканы, которые Бен увидел в стеклянной витрине времен бидермейера [43] , тоже были все из разных сервизов. Очевидно, Карла прилежно посещала блошиные рынки. Или она собирала вещи по мусорным бакам? Он невольно вспомнил снимок, который Лоренс показывал ему в машине. Но, с другой стороны, всюду царили чистота и порядок. Разве такая чистоплотная женщина станет собирать вещи, ковыряясь в
43
Художественный стиль в немецком и австрийском искусстве 1815–1848 гг.
Бен еще не успел подобрать слова, чтобы подготовить ее к тому, что он собирался ей рассказать.
– Во-первых, большое спасибо за то, что вы согласились с нами поговорить, – начал он довольно беспомощно.
– Для меня это удовольствие, когда кто-то зайдет меня проведать. Я бы рада была почаще принимать гостей, но люди боятся меня. В этом виновата дурацкая фотография, которую пятнадцать лет назад напечатали в газете. Столько времени прошло с тех пор, а меня все еще сторонятся, как заразной больной.
Она свободно говорила по-английски с заметным американским акцентом. Детство в США, вспомнил Бен.
– Неужели вам совсем не с кем поговорить? – спросил Лоренс.
– Есть одна женщина, которая хорошо ко мне относится. Она художница и живет неподалеку. Ей все равно, что обо мне болтают люди. Ее зовут Астрид.
– Рёкен? – спросил Лоренс. – Я тоже ее знаю. Вы с ней дружите?
Карла пожала плечами:
– Беседуем иногда. Настоящих друзей у меня нет. Только несколько человек, с которыми можно поговорить. У меня есть заочные друзья.
Она подмигнула гостям и рассказала о том, как Сеть помогает ей коротать дни. Там она находит людей, которые не знают, кто она такая, и потому относятся к ней без предубеждения. Правда, Сеть дает только виртуальное общение, но на худой конец и это неплохо. Завязывая дружеские отношения, она научилась не ошарашивать сразу новых знакомых своей историей. Хотя и считает неправильным так начинать дружбу: что ни говори, это все-таки обман. Но что поделаешь, раз так устроена жизнь. До реальных встреч дело обыкновенно не доходило.
– Один из друзей Астрид создал для меня веб-страницу и зарегистрировал аккаунт в электронной почте. Но там, в общем, не происходит ничего интересного. Уже много лет не появляется ничего нового. Я все равно не хочу их удалять, потому что не теряю надежды. И отчасти, может быть, назло моему бывшему мужу. Я намерена доказать ему, что все равно не сдамся. Вы в связи с этим пришли? В связи с Фелиситой?
Он осторожно приступил к делу. Рассказал о Фионе, молодой женщине, которая, очевидно, попала в дом приемных родителей при неясных обстоятельствах и теперь разыскивает свою настоящую семью. Родилась она в Берлине, примерно в то же время, что и Фелисита, и нечаянно, как это изобразил Бен, наткнулась на веб-страницу Карлы.
Карла отреагировала на это неожиданно спокойно. Она встала, предложила молодым людям кофе, рассказала о многочисленных женщинах, которые обращались к ней за эти годы потому, что считали себя приемными детьми, а своих родителей не родными. Не оставляя надежды, Карла все же приучила себя не впадать в бурную радость при каждом очередном обращении.
– С бывшим мужем вы еще поддерживаете какие-то контакты? – спросил Бен, после того как она приготовила кофе.
Карла отрицательно покачала головой: