Голос сердца. Книга вторая
Шрифт:
— Я сама им все расскажу и скоро.
Внезапно Ник как ужаленный вскочил и принялся метаться по комнате, охваченный глубокой грустью, временами сменяемой приступами бессильной ярости. Тогда он, беззвучно изрыгая проклятия, крепко стискивал руку в кулак и со всей силы ударял им в раскрытую ладонь другой руки. Спустя несколько минут он обернулся к Катарин.
— Но ведь должен же быть какой-то выход! Не может быть, чтобы его не было. Я не могу с этим смириться. Нет, не могу, черт побери! Если даже ты сама смирилась, то я не могу и не хочу. Ты сидишь
Тут Ник замолчал, глубоко пораженный собственными словами и тем тоном, которым он заговорил с ней. Он подбежал к Катарин и рухнул перед нею на колени.
— Прости, прости меня, любимая! О, Кэт, прости, я так люблю тебя, что схожу с ума. Я не могу… — Ник недоговорил и разрыдался, уткнувшись лицом ей в колени.
— Ничего, любимый, я хорошо тебя понимаю. Твоя реакция вполне естественна. Когда первый шок проходит, ему на смену приходит гнев, потом наступает отчаяние, потом снова гнев. Но в конце концов человек просто смиренно покидает этот мир. Все переживания оказываются ни к чему, он ничего не способен изменить. — Говоря это, Катарин ласково гладила Ника по голове, успокаивающе приговаривая: — Не надо, любимый, не плачь. Тише, успокойся, любовь моя.
Наконец Ник заставил себя подняться с коленей, сел на диван рядом с Катарин и крепко обнял ее.
— Я буду все время с тобой, любимая моя Кэт. Предстоящие месяцы будут для тебя счастливыми настолько, насколько это от меня зависит. Мы будем делать с тобой все, что ты захочешь, ходить вместе всюду куда пожелаешь, мы постараемся осуществить все самые сокровенные твои желания.
— Нет, Ник, ты не сможешь остаться со мной.
— Почему? Скажи мне, ради Бога, почему?
— Я не хочу, чтобы ты рисковал своим ребенком, а это неизменно произойдет, если ты уедешь со мной.
— Но тогда мы останемся в Нью-Йорке, будем соблюдать приличия и жить раздельно. Карлотта ничего не узнает.
Ник с отвращением предложил это, чтобы успокоить Катарин, ни секунды не намереваясь осуществлять подобное предложение. Карлотта пусть поступает как знает, но ничто не должно разлучать его с Кэт. Потом он как-нибудь все уладит.
— Нет, мне лучше теперь же уехать, — сказала Катарин.
— Я не отпущу тебя!
— Для меня будет еще непереносимее видеть, как ты убиваешься, — прошептала Катарин и только потом с ужасом осознала, что она говорит. Но Ник пропустил ее замечание мимо ушей и замотал головой. Его глаза снова налились слезами.
— Пожалуйста, не прогоняй меня, позволь мне провести возле тебя эти последние месяцы. Ведь мне еще предстоит всю оставшуюся жизнь прожить одному, без тебя. Не будь такой жестокой, Кэт. Если хочешь, любимая, я готов на коленях умолять тебя, но только, ради Бога, не гони меня. — И он умоляюще посмотрел на нее. — Не будь жестокой, Кэт, позволь мне остаться с тобой, умоляю тебя.
Она кивнула, глядя на него ясными глазами, и слезы блеснули у нее на ресницах.
— Хорошо, дорогой, но ты должен мне обещать, что по возможности не будешь
— Это я обещаю, — ответил Ник, и легкая улыбка тронула его губы.
Катарин встала.
— Мне надо переодеться. Ты промочил своими слезами все платье. — Она провела пальцем по щеке Ника. — Ты проводишь меня на мою встречу с дочерью?
— Разумеется, но мне надо, пока ты переодеваешься, пойти умыться. Я обещал Виктору забежать вместе с ним к Пьеру, чтобы выпить и, может быть, съесть легкий ужин.
— О, я очень рада этому, Никки. Мне было бы невыносимо думать о том, что ты проведешь этот вечер в одиночестве. Виктор решил уже, когда он летит обратно на побережье?
— Еще нет, но сегодня у него была последняя деловая встреча. Думаю, что он останется здесь на всю неделю. Он радуется возможности побыть с нами, повидаться снова с Франческой, — говорил Ник, проходя вслед за Катарин в спальню, тщательно выговаривая каждое слово и изо всех сил стараясь сохранять самообладание.
— Да, все прошло чудесно, — улыбнулась Катарин.
Немного позднее, когда они с Катарин уже вышли на Пятую авеню и двинулись по ней вверх, в сторону Семьдесят девятой улицы, на которой находились апартаменты Лазаруса, Ник спросил:
— Кстати, о Франки и Викторе. Когда ты собираешься им все рассказать?
— Когда будет подходящий момент. Я еще точно не решила. Но, конечно же, я не собираюсь ничего говорить им завтра, во время ленча у Франчески. Это испортит настроение всем нам.
— Да.
Катарин стиснула его руку.
— Я довольна, что нам удалось заставить Франки прийти пообедать на прошлой неделе вместе с нами и с Виктором. Мне показалось, что в конце концов она тоже осталась этим весьма довольна. А Виктор — тот просто светился от радости.
— Она говорила тебе что-нибудь про него?
— Никки, мне кажется, что ты готов принять на себя роль свахи. А еще смел меня называть любительницей манипулировать людьми!
— Ты хотела сказать, что называл тебя так когда-то? Но все-таки она сказала тебе что-то?
— Ничего особенного. Только заметила, что он по-прежнему красив и неотразим. Мне показалось, что ее немного удивила седина у него в волосах. Франческа как-то говорила мне, что навсегда запомнила Виктора таким, каким он был в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Хотя она замечала время от времени его фотографии в журналах, но старый его образ прочно засел у нее в голове.
— В свои шестьдесят два года Вик все еще самый красивый парень из всех, кого мне доводилось встречать. Франки права. Его внешность осталась такой же привлекательной, как прежде, — заметил Ник, пожимая Катарин руку. — Вчера я говорил Франческе, что ей следует чаще появляться в обществе. Я понимаю, что со смерти Гаррисона прошло всего три месяца, но ей не надо сидеть одной в своих громадных апартаментах и хандрить. Она же еще совсем нестарая женщина.
— Но ты сам не будешь хандрить, не так ли, дорогой? — тихо спросила Катарин.