Голоса над рекой
Шрифт:
СУДЯ ПО ВСЕМУ, ТАЛАНТЛИВЫЙ ПИСАТЕЛЬ САМ НЕ ВПОЛНЕ ПОНИМАЛ, ЧТО ОН НАПИСАЛ, КАКОЕ ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ СОЗДАЛ!
– такое нередко бывает.
Ведь по сути, по глубинной своей сути, Распутин показал не "бегство за вину", как утверждает Евтушенко, а этот самый ужас войны, ее безжалостность, бесчеловечность, именно эту легкость потери сердца, и ВСЕМИ (!). И еще - столь важное: НЕОБХОДИМОСТЬ (!)
КАЖДОМУ (!) - "КАК ОДИН ЧЕЛОВЕК!"* - быть ГЕРОЕМ!
Очевидно, сам того не желая, Распутин показал, как НЕ ЗАПРОСТО дается это самое геройство, то есть, что оно - НЕЕСТЕСТВЕННО, невозможно для всех. И сейчас (СЕЙЧАС-ТО!) это уж никак не может быть секретом! (Почему же сам Распутин делает из этого СЕКРЕТ, почему??)
Сейчас
– а изменники, полицаи, каратели? Вот и КАК ОДИН ЧЕЛОВЕК!.. Так что не будем делать "БОЛЬШИЕ ГЛАЗА"
...Несколько выступающих сестер высказались за то, что Гуськов вообще НЕ ПОНИМАЛ войны - ну, что ли, не осознавал ее политически - не каждому ведь это дано.
"Откуда она свалилась, эта война, откудова взялась?" - в недоумении думал Андрей Гуськов и потому, наверное, принял ее не как общую беду, а чуть ли не как личную обиду... Он даже на Ангару обиделся: течет все в ту же сторону... И провоевав ПОЧТИ ВСЮ ВОЙНУ, 3,5 ГОДА, все не мог к ней привыкнуть, завидовал мужикам, которые шли в бой спокойно, как на работу. Он - не мог, хотя был хорошим солдатом. Странно, не правда ли? Ходить в бой спокойно, как на работу - не то же ли это самое, что ХОДИТЬ, ПОДКОВКАМИ ЗВЕНЯ, ВЛАДЕЯ ЧУДОМ? То же самое! И это - для большинства! А вот Гуськов не мог... Хорошо это или плохо?
Очень важный вопрос. Пусть каждый ответит на него для себя.
И тем не менее, это, это: БЫЛ ХОРОШИМ СОЛДАТОМ! Это тоже всем нам, обсуждающим повесть, надо помнить!
Ее, повесть, надо непременно очень четко разобрать, прямо-таки построчечке, понять хорошо, - вдруг писатель нас специально запутывает?..
Они, сестры, и пытались разобраться, понять за месяц подготовки к диспуту.
И, казалось, Распутину как раз это и было нужно - такой читательский подход, это стремление именно ПОНЯТЬ, что он написал, вникнуть... Книга ведь была непростая - как жизнь, но в жизни-то пытаются разобраться! Казалось, Распутин давно ждал этого и вот, наконец, дождался, услышал кроме известных ему текстов то, что было для него так важно, так дорого, что ему, возможно, никто еще и не говорил, а то, что это так, выяснилось очень скоро, да и в критических статьях того времени иного толкования, нежели: "Гуськов - дезертир" -не было. Во всяком случае она, руководитель "Свечи", тщательно следившая за литературой, ничего другого не находила. Конечно, что-то она могла пропустить, но речь ведь шла об общей тенденции. И только спустя 11 лет (!) в том же сборнике Евтушенко она нашла, что Гуськов в ТОМ ЧИСЛЕ (!) и "преступление самой войны", но в очерке это было всего лишь одной-единственной фразой, так, МИМОХОДОМ БРОШЕННОЙ, и вовсе не на ней были авторские акценты. Конечно, не на одном Евтушенко свет сошелся, но мысли его были взяты ею за м о д ел ь, тем более, что написано это было в 87 году, то есть и спустя 11 лет после их встречи писали именно (или примерно) так же - ничего не изменилось.
Да, казалось, нужен был Распутину такой читательский подход, казалось...
Но...
Валентин Григорьевич, с трудом сдерживая гнев, если не сказать ярость, заявил, махнув рукой на стену, что "эти слова" ("Не плакать, не смеяться, а понимать"), возможно, только тем и могут привлечь "чье-то"(!) внимание, что принадлежат "этому(!) Спинозе", лично же для него, Распутина, они никакого значения не имеют, так как писателю, сказал он, вовсе не требуется какого-то там особого читательского ПОНИМАНИЯ (да, так он сказал). Ему, например, Распутину, напротив, дороги чувства ("плакать, смеяться"!) - "душевные переживания"... И что вообще - ни во что ему, читателю, как раз и не следует
Еще бы, Господи, ну да как же без чувств-то (слез, смеха!), без этих самых "душевных переживаний" читать книги?! ("Над вымыслом слезами обольюсь".)
Конечно, невозможно, да никто так и не читает. Но это же ясно, это банальность.
А кроме того, чтение душой, сердцем ведь тоже понимание, да еще какое! ОТРИЦАТЬ ЭТОГО НИКАК НЕЛЬЗЯ!
Пусть, пусть этот вид понимания больше подкорковый, чувственный, нежели корковый (умом - разумом - интеллектом), ну и что? Просто такой ВИД понимания - сердцем!
– был ближе Распутину, дороже. Ну и хорошо! Нормально! Но почему Валентин Григорьевич так активно протестовал против такой великолепной мысли Спинозы, такой точной?
Почему читательский ум прямо-таки отвергался Распутиным, был для него таким отталкивающим, пожалуй, даже и ненавистным? Думающий читатель, стремящийся проникнуть в суть созданного им был чужд ему, - почему?
Вот это и было непонятно, неясно.
Распутину очень понравилось, когда Вера Иннокентьевна, одна из старших сестер больницы, сказала, раскрасневшись, смущаясь: "Я не знаю никаких там правил, но считаю, что Настена при Андрее, как медсестра при тяжелом больном, которого она никак, ну никак не может бросить!" И правда: хорошо сказано! Но ведь это же не тот АНАЛИЗ, к которому "Свеча" готовилась весь месяц, это же НЕ ВСЕ! Но в том-то и дело: Распутину большего не надо было... (А, может, он прав? Ну-у... Кто-то пусть решит...)
Выходит, действительно, зря они так готовились к этой встрече, рассуждали, спорили, зачитывали вслух куски из книги, зря возникали у них бесконечные МИКРОДИСПУТЫ - то в коридорах больницы, то в ординаторских? Нет, конечно, не зря, нет, но всем как-то не верилось, было не по себе, когда Распутин всерьез говорил, прямо УВЕРЯЛ ИХ, что ему НЕ НАДО никакого их "понимания", но он подчеркивал это и подчеркивал и был словно очень сердит и на них - тех, кто стремился понять и, конечно, на "этого Спинозу"...
Поэтому и вышло, что хотя диспут был интересным, долгим, горячим - ни к чему не привел. В том смысле, что автор, сжав губы, устремив куда-то вдаль свои черные жгучие глаза, стоял на своем: Андрей -ПЛОХОЙ, очень плохой, и не зря он чуть ли не превращается В ЖИВОТНОЕ, В ЗВЕРЯ, вот и воет, как волк (последние слова Распутин сам не произнес, но был рад, когда их произносили другие, очень рад).
Из-за него, Гуськова, погибает прекрасная женщина - Настена, прощения ему быть не может - НИКАКОГО И НИКОГДА!..
О роковой роли войны, ситуации и слова не сказал, не сказал и о "потере сердца", и что не каждый может и умеет его терять... Валентин Григорьевич вообще никак не отозвался на их стихотворный монтаж, в который они вложили столько сил и страсти, столько вдохновения - его будто и не было вовсе, или будто Распутин абсолютно не слышал его...
Все, конечно, хорошо кончилось, да и вообще ведь - хорошо было. Шутка ли?
– у них в гостях, у простых медсестер, САМ Распутин - Писатель N 1 их Времени! Сам этот факт!! Все горды были ужасно, горды и благодарны, ну и потом - ведь больше всего было восторженных отзывов, искренних и таких заслуженных! Я не пишу о них только потому, что в самих этих отзывах в общем-то не было чего-либо особо ярко-индивидуального, интересного: ну, хвалили повесть, восхищались Настеной, но это все-таки были общие места. Говорили, правда, о смелости и новаторстве писателя, но не уточняли, в ЧЕМ же эта смелость и новаторство. То есть повесть действительно поняли, и поняли именно душой, чувствами, не проникая вглубь, в суть, потому и не могли объяснить, в ЧЕМ конкретно были новаторство и смелость (а они ведь действительно были), но поскольку все же самое главное было отгаданорадость, даже какое-то воодушевление, словно флюиды, передавались друг другу, в зале царила атмосфера праздника, тепла, единства.