Голоса над рекой

Яковлев Александр Л.

А я иду - за мной беда!

Не прямо и не косо,

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса...

Кончалась буква словами (и музыкой!) детской песенки, которую сочинила их младшая дочь, когда ей было 14 лет:

А там вдали - рассвет,

А там вдали - преград нет,

А там вдали - идет пароход,

А там вдали - мой друг идет.

Рассвет, рассвет ясный,

Рассвет, рассвет красный,

Люблю тебя, рассвет, каким бы ты ни был,

Люблю тебя, рассвет, каким бы ты ни был...

Ноты песенки были написаны сбоку - сестрой, закончившей музыкальную

школу. Она и мелодию песенки сочинила.

А все-таки жизнь хороша, И мы в ней чего-нибудь стоим!

(Арсений Тарковский)

Отец очень любил спидолу и, когда было время, часами слушал всякие ВОЛНЫ (особенно летом, в отпуске...)...

Когда он купил ее, младшей дочери было 8 лет, и она первый год вела тогда дневник. В нем есть такая запись, как и остальные, написанная красивым детским почерком с наклоном и нажимом, которая называлась "Папа" (дневниковые ее записи много лет потом все еще были с заголовками):

"15 июня 1966 года, Среда.

ПАПА Мой папа врач-хирург. Он много спас людей. У него есть радио по имени SPIDOLA.

Он ее очень любит".

Spidola была написана крупно, красным карандашом.

– Да, папочка! Юлька передала тебе, лови!
– старшая дочь бросила отцу небольшую, вроде металлическую вещицу.

– Что это?

Отец держал в руках маленький прямоугольничек светлошоколадного цвета с какой-то надписью.

– Что это? Что написано?

Это был маленький портсигар, изящный, с закругленными краями, или, может, сигаретница, с выпуклыми буквами поверху. Отец взял очки, висящие у него на шее, на веревочке, надел их и прочел:

– Брейнц майн харц. По-еврейски. Наискосок было написано.

Читать надо было справа налево.

– Переведи!

– Гори, мое сердце, - перевел отец.

Все рассмеялись.

Руки у отца слегка дрожали. Такой легкий тремор был у него уже давно от многолетнего неумеренного курения - по 2 пачки "Беломора" в день, а то и больше, и, главное - начинаемого непременно и ежедневно натощак, но тремор не мешал ему хорошо оперировать и делать даже тонкие операции, как, например, удаление крохотного камешка из юксто-везикального отдела мочеточника, то есть -предпузырного, расположенного глубоко в малом тазу, почему и трудно было тут работать. А он еще делал это быстро и ловко.

У него были выпуклые ногти - так называемое часовое стекло, а ногтевые фаланги - утолщены и закруглены, словно барабанные палочки. Они так и назывались в медицине. Сходство с ними усиливалось от этого часового стекла - фаланги были еще более выпуклыми, - еще больше походили на барабанные палочки.

Чаще всего это бывало у больных с хроническим бронхитом и эмфиземой легких, которые у отца были.

Старшая дочь уже знала, что отец за ее отсутствие бросил курить и была этому страшно рада - она больше всех давно умоляла его бросить, но он не бросал.

– Папочка! Эта сигаретница, кажется, Юлькиной тетушки, ну, их фамильная. Юлька сказала: "Пусть уж из этой, маленькой, курит!" Она ведь, как и я, не знала, что ты у нас теперь некурящий! Знаешь, Юлька сейчас со многими вещами, даже реликвиями, почему-то расстается... Только

дедово все оставляет...

Как-то не по себе было дочери: и вино, и сигаретница, а отцу все нельзя...

Привезла... ... Гори, мое сердце... Отец улыбнулся, побросал сигаретницу в полусогнутых ладошках и опустил в карман домашнего костюма.

– Папочка! Вот бы раньше такую!

– Да зачем же? Я разве такие курил??
– он махнул рукой.

...Раньше...

Она доставала фотоаппарат - сыну.

... Раньше...

Когда отцу было 18 лет, его призвали на действительную. Он закончил дивизионную школу, и ему было присвоено звание младшего сержанта и радиста высшего класса - 1-го. Он был направлен в 262 батальон аэродромного обслуживания (БАО) 1-й Воздушной Армии Западного особого военного округа.

Это было в 1940 году.

Через 8 месяцев началась война.

Их округ был реорганизован в Западный фронт, он стал помощником командира радиовзвода, оставаясь и радистом - обеспечивал радиосвязью наиболее сложные операции авиачастей.

Связь с родителями он потерял с конца июня 41 года, - они жили на Украине, в еврейской деревне Нагартаве Николаевской области, которая была сейчас под немцами.

Он надеялся, что родители успели эвакуироваться. Но почему они молчали?

Он волновался, но была война, почта ходила плохо...

В общем, он верил, что родители живы, что вот-вот он о них все узнает.

С тех пор он начал курить.

Буква "Б", как и все, содержала много разного, но любимым среди него, самым, было это; "Боже мой, как хрупка, как катастрофически хрупка жизнь! Дивный талант, глубокий ум зависит от какой-нибудь жилочки, которую порвать, перерезать ничего не стоит... "Рукописи не горят!" Еще как горят!" (Ольга Чайковская)

И вот еще потрясающие слова:

"Благодарение прозорливому Господу - жить со спокойной совестью больше невозможно. И вера не примирится с рассудком. Мир должен быть таким, как хочет Дон Кихот, и постоялые дворы должны стать замками, и Дон Кихот будет биться с целым светом и, по видимости, будет побит, а все-таки он останется победителем, хотя ему и придется выставить себя на посмешище. Он победит, смеясь над самим собой... Итак, какова же новая миссия Дон Кихота в нынешнем мире? Его удел - кричать, кричать в пустыне. Но пустыня внимает ему, хоть люди его и не слышат; и однажды пустыня заговорит, как лес: одинокий голос, подобный павшему семени, возрастет исполинским дубом, и тысячи языков его воспоют вечную славу Господу жизни и смерти".

(Мигель де Унамуно )

В "В" были слова А.Битова о евреях.

"Ведь почему мы евреев не любим? Потому что при всех обстоятельствах они евреи.

Мы принадлежность (выделено автором - А.Б.) в них не любим, потому что сами не принадлежим. Задумывался ты, что в тебе евреи любят? Как раз принадлежность (...)"

Здесь же было переписано все стихотворение Окуджавы "Виноградную косточку в теплую землю зарою..." Столбик стихотворения оплетался нарисованными зеленым фломастером виноградными листочками с усиками (в алфавите были и рисунки, и фотографии).