Голоса потерянных друзей

Уингейт Лиза

Силуэт дома, вырезанный из фетра, наглядно иллюстрирует, кому и как он передавался с течением времени. Люди представлены в виде листиков, под каждым указаны имя, год рождения и смерти, а также буква, расшифровка которой дается в правом нижнем углу полотна.

Г = Гражданин

Р = Раб

Д = работает на договорной основе

L = Libre

А = Affranchi

Я

узнаю последние два слова благодаря подготовке к проекту «Подземка». Affranchi — в переводе с французского «свободный», им обозначали тех, кто был освобожден по воле хозяев, a Libre — это те, кто был рожден свободным, несмотря на темный цвет кожи, — в основном это отпрыски торговцев и землевладельцев, многие из которых стали состоятельными людьми и даже имели своих рабов. Моим ученикам тяжело понять, как же это возможно, чтобы люди, которые и сами пострадали от последствий несправедливости, обходились с другими не лучшим образом, да еще получали с этого прибыль, но такова правда. Это часть нашей исторической реальности.

Копии газетных статей, старых снимков и документов тоже прикреплены к ткани, и на ней еще оставлено место, видимо, для дополнительных материалов. Робин была методична в своем исследовании.

— Моя сестра… — шепчет Натан. — Это просто…

— Это история твоей семьи. Правдивая история, — говорю я. Сколько же тут параллелей с наработками моих учеников! Прослеживая родственные связи, я скольжу взглядом по ветвям этого развесистого генеалогического древа, которые обрываются и пропадают в океане времени. Смерть, болезнь, война, бесплодие — и вот уже семейная линия (а то и несколько) обрывается.

А некоторые ветки тянутся вширь на протяжении десятилетий и продолжают давать новые побеги. Я нахожу Бабушку Ти и Дайси. Их линия берет начало и от черных, и от белых Госсеттов — а именно от общей бабушки по имени Ханни, рабыни, рожденной в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году.

— Дамы из клуба «Новый век»! — замечаю я, показывая на ответвление Ханни. — Вот та самая родственница, про которую рассказывала моему классу Бабушка Ти, — она еще открыла свой ресторан. Ханни родилась здесь, в Госвуд-Гроуве, рабыней. А еще она приходится бабушкой женщине, которая жила в доме у кладбища, — мисс Ретте.

Я потрясена! Восхищена! Моя рука тянется вверх, к пустым фрагментам холста Робин:

— Где-то здесь должны быть мои ученики — Ладжуна с Тобиасом — и Сардж. Они — продолжатели этой линии.

Во мне вновь просыпается страсть к истории, и я принимаюсь изучать родословную по древу.

— Мама Ханни была полукровкой — наполовину сестрой Госсеттам, жившим тогда в поместье. Представители этого поколения — Лайл, Лавиния, Джуно-Джейн и Ханни — это брат, сестра, сестра по отцу и кузина, если можно так выразиться. Лайл и Лавиния погибли в совсем юном возрасте, а… дочь от второй жены стала… погоди-ка…

Натан с любопытством заглядывает мне в глаза и подходит поближе, чтобы лучше было видно.

Я стучу пальцем сперва по одному листу, затем — по-другому:

— Эта женщина, мать Джуно-Джейн, не была законной женой Уильяма Госсетта. Она была его любовницей, свободной

цветной женщиной. Ее дочь, Джуно-Джейн Ла-Планш, родилась, когда Уильям был в законном браке с Мод Лоуч-Госсетт. В ту пору он жил в поместье и владел плантацией. Мод уже родила ему сына, а еще он отец двух дочерей, между которыми всего пара лет разницы в возрасте. Только одна рождена от законной жены, а вторая — от любовницы. Лавиния и Джуно-Джейн.

Мне известно, что такие вещи существовали, что в Новом Орлеане и других городах была даже целая социальная система, благодаря которой состоятельные мужчины содержали любовниц, образуя с ними так называемые «левые семьи», а детей от таких смешанных браков нередко отправляли учиться за границу или в хорошие пансионы, им также давали первоклассное образование в области торговли. И все же мне очевидно, что за всем этим все равно стоит людская драма: ревность, обида, горечь, конкуренция.

Натан поднимает на меня взгляд, но молчит. Потом он прослеживает какую-то линию от корней до верхних веток, скользя пальцем от одного домика к другому — символам владения поместьем.

— Видишь ли, в чем дело, — говорит он, остановившись у листика, представлявшего младшую дочь Уильяма Госсетта, ту, что родилась от любовницы. — В толк не возьму, почему Госсетты по-прежнему владеют этим домом. Последний наследник мужского пола, Лайл, умер. После этого поместье и земли перешли Джуно-Джейн Ла-Планш, которая, судя по древу, детей не имела. А даже если бы они у нее и были, то носили бы другую фамилию.

— Может, тут-то ее исследование и остановилось. Может, дальше Робин продвинуться не смогла. Очевидно, что она так и не завершила работу. Эта работа… можно сказать, она была ею одержима. — Я живо представляю, как сестра Натана изучает все эти документы, как ткет полотно семейной истории. Что же она собиралась с ним делать?

Натан озадачен не меньше меня.

— Ни для кого не секрет, что у нашей семьи есть две линии. — Он отступает от стола и хмурится. — Уверен, это именно та тема, на которую не слишком-то хочется говорить ни моим родственникам, ни многим из горожан, но никого она не шокирует… Если не брать во внимание вот это, — он стучит пальцем по крошечному белому войлочному домику, обозначающему передачу собственности в руки Джуно-Джейн, затем тянется за конвертом рядом с моей рукой и откалывает его от полотна. Аккуратным почерком Робин на бумаге выведено только одно слово: «Ханни».

Крошечный домик — миниатюрная копия поместья — отрывается и падает на листик, символизирующий историю жизни Ханни. В конверте мы находим ксерокопию газетной статьи тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года, которая многое проясняет.

РАЗГРОМ ЛЖЕНАСЛЕДНИЦЫ

Поместье Госвуд-Гроув возвращено законным владельцам

По итогам более чем десятилетней борьбы за сохранение семейного наследия и преемственности бывшие владельцы плантации Госвуд-Гроув были оправданы Верховным судом Луизианы, и это решение уже не подлежит пересмотру и апелляциям. Лженаследница Госсетта, темнокожая женщина-креолка сомнительного и неподтвержденного происхождения, которая даже в суде не постеснялась назваться Джуно-Джейн Госсетт, насильно лишена собственности.